Эти слова долгое время принимались биографами Сен-Симона на веру. И вводили в заблуждение. Отсюда родилась версия об индифферентности социолога к революции. Его представляли в виде некоего скептика, скрестившего руки на груди и с олимпийским спокойствием взиравшего на «безумства» бушующей «черни».
Эта легенда полностью рухнула, когда в различных архивах Франции были найдены документы, изобличившие автора отрывка в умышленном искажении существа дела. Сен-Симон писал в 1808 году, во времена, когда говорить о своих революционных заслугах было не принято. Да, кроме того, к этому времени он и сам иначе относился к революции.
В 1789–1790 годах все обстояло совсем по-другому.
Характерной особенностью интеллекта Сен-Симона было удивительное чутье на главное, определяющее, которое он умел схватить в любой жизненной ситуации. В Америке он разглядел Панамский канал, в Мадриде — компанию дилижансов, а во французской революции — аграрную проблему.
Во Франции, из двадцати пяти миллионов населения которой двадцать с лишним составляли крестьяне, основным вопросом революции был и оставался вопрос о земле и феодальных повинностях. Крестьяне, являвшиеся четырьмя пятыми французской нации, владели всего лишь третью обрабатываемой земли, в то время как остальные две трети сосредоточивались в руках дворянства, духовенства и верхушки богатой буржуазии. Между тем августовское аграрное законодательство почти ничего не дало крестьянам. Они не получили ни земли, ни облегчения повинностей, падавших на землю.
Крестьяне, бывшие основной движущей силой революции, не собирались успокаиваться. А следовательно, и революция была очень и очень далека от своего завершения.
Это прекрасно видел Анри Сен-Симон, и поэтому, желая работать на революцию, он избрал своим полем деятельности не министерство, не Ассамблею, не буржуазные салоны, а деревню, простую серую деревню.
Поздней осенью 1789 года в коммуне Фальви, в Пикардии, появился новый обитатель, поначалу приведший в полное смущение своих земляков. Черты лица его были тонки, руки белы, но он носил грубую куртку селянина и квартировал в одном из самых бедных домов. Приветливый и простой в обращении с людьми, он охотно беседовал с ними, охотно помогал. Хотя средства его, по всей очевидности, были весьма скудны, он взял на иждивение старую женщину, Франсуазу Сэнсо, племянник которой, ее прежний кормилец, погиб в одной из местных революционных стычек.
Крестьяне удивлялись тем сильнее, что многие из них хорошо знали этого человека. Ибо то был сын их покойного сеньора, молодой граф де Сен-Симон… Впрочем, он не пользовался своим титулом и даже не любил, чтобы его употребляли при обращении к нему…
Вряд ли кто из старых приятелей блестящего полковника, кавалера де Рувруа, узнал бы его сейчас в этом новом обличье…
…Он полон энергии. Он знает, что надо делать. С утра — на полевые работы вместе с крестьянами. В полдень — скудный обед. Затем — дружеские беседы, задушевные разговоры. Анри рассказывает о том, что видел в Америке, что происходит сейчас в Париже и в других городах страны, каковы задачи ближайшего будущего. Он разбирает со своими слушателями новые правительственные декреты, комментирует Декларацию прав человека и гражданина, принятую Собранием в августе 1789 года…
…Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах… Свобода личности, слова, печати, совести, общая безопасность и сопротивление гнету — вот новые принципы, священные и неотчуждаемые, принципы, которые должны усвоить и соблюдать на практике все, кто верен делу революции, — внушает своим односельчанам их добровольный учитель…
Анри не только объясняет. Он готов составить любую петицию, любой адрес в Ассамблею или иное учреждение. Его известность как подлинного друга простых людей столь велика, что из соседних деревень и городишек к нему часто обращаются с просьбой — дать деловой совет или отредактировать официальную бумагу. И он никогда не отказывает просителям.
Он председательствует на местных сходках, руководит выборами в местные органы. Однако в противоположность своим боевым соратникам, делающим в столице политическую карьеру, Анри неуклонно отказывается от всяких выборных постов, ибо считает, что «…пока продолжается революция, бывших дворян и священников опасно назначать на общественные должности…».
В феврале 1790 года, председательствуя на выборах мэра в коммуне Фальви, он произносит речь, в которой требует узаконить то, что давно уже исповедует на практике.
— В настоящее время, — заявляет Сен-Симон, — нет больше сеньоров. Все мы совершенно равны, и, чтобы графский титул не привел вас к ошибочной мысли, будто я обладаю большими правами, чем вы, я навеки отказываюсь от этого звания, которое считаю более низким, чем звание французского гражданина…
Он требует, чтобы его слова были занесены в протокол.
Не останавливаясь на этом, в мае бывший граф составляет от имени своего административного округа петицию в Учредительное собрание с призывом к отмене «позорных привилегий рождения».