Сен-Симон

Так вот к чему привела политика попустительства! Вот чего он добился, стремясь сохранить единство! Единства все равно нет и в помине, а его уступки лишь погребают все учение!

Нет, теперь надо бороться, чего бы это ни стоило, иначе все погибнет!

Сопротивление оппозиции оказалось настолько серьезным, что Анфантен предпочел отложить решение вопроса, дабы собраться с силами.

Но это было лишь кратковременное перемирие. Вскоре борьба возобновилась с новой яростью.

Чуть ли не ежедневно стали устраиваться закрытые «собеседования». «Коллегия» просиживала ночи напролет, обсуждая отдельные стороны новой догмы. Верующие доходили до обмороков. Так продолжалось три месяца подряд, пока с Базаром не сделался нервный удар.

11 ноября 1831 года он официально заявил о своем выходе из «церкви» и провозгласил себя единственным вождем сен-симонизма.

Но вождем он уже не мог быть. Силы прежнего карбонария оказались надломленными. Он уехал в деревню, где и пробыл последние месяцы своей жизни.

Анфантен торжествовал.

Хотя вслед за Базаром ушли наиболее способные и активные сен-симонисты, в том числе Карно, Леру, Трансон и Жюль Лешевалье, с ним все же осталось большинство, основной костяк школы.

Его цламенно поддерживал Оленд Родриг, «хранитель учения». Он провозгласил Анфантена единственным «верховным отцом» (до подыскания жрицы) и, проливая горячие слезы, беспрестанно восклицал, словно хотел внушить слушателям:

— Мы — сен-симонисты!..

В январе 1832 года Анфантен наконец полностью открыл верующим свою новую догму и стал ее широко пропагандировать. Это привело к прозрению и Родрига. «Хранитель учения» постепенно начал понимать, что «учения»-то, в сущности, уже и нет. Все холоднее и холоднее относясь к «верховному отцу», которого сам же провозгласил, Родриг наконец не выдержал. Месяц спустя он покинул «отца» и выпустил свой манифест, в котором также назвал себя «главой сен-симонизма».

Родриг прожил еще восемнадцать лет. Свою деятельность он сосредоточил главным образом на издании сочинений Сен-Симона.

Итак, Анфантен остался единоличным повелителем.

Его жар не остывал, хотя дела общины шли все хуже и хуже. Вслед за рабочими стали разбредаться интеллигенты, мелкие ремесленники, обыватели. Новая вера пугала простых людей. Они никак не могли взять в толк, почему жены должны покидать мужей, а дети не должны знать родителей и почему все это будет содействовать принципам социального коллективизма?..

Церковь теряла провинциальные ячейки. Распалась община в Меце, заявила о самороспуске община в Тулузе. Начались преследования со стороны властей, закрывавших «собеседования» за проповедь «безнравственных мыслей». Базар и Родриг грозили судебными процессами. Фонды, прежде столь обильные, быстро иссякли. Надо было предпринимать какие-то экстренные меры…

20 апреля в последнем номере «Глобуса» Анфантен опубликовал свой новый манифест. В весьма напыщенных выражениях «верховный отец» напоминал о своей великой задаче — «освободить женщину и пролетария». Он сообщал, что ныне осуществление этой задачи откладывается, ибо он вместе с сорока «избранными» удалился в уединение, дабы как следует подготовиться к будущей миссии.

Это был конец.

Впрочем, концу предшествовала довольно длительная агония.

ГЛАВА 6 АГОНИЯ

У Анфантена был свой дом, большой загородный особняк с пристройками и запущенным садом. Особняк находился в Менильмонтане, пригороде Парижа. Туда-то и направилась братия «избранных», чтобы пройти испытание и очищение трудом и молитвой.

Они прожили там четыре месяца, причем почти половину этого срока сохраняли полное затворничество и не общались даже с собственными женами.

Так повелел «верховный отец».

Сам он пребывал в меланхолической задумчивости и выходил только к общим трапезам, но даже и тогда говорил мало.

Он обдумывал свою «великую миссию».

Рядом, в Париже, проходили горячие дела. Рабочие, разгадав политику «короля-гражданина», не желали ему повиноваться. В мае 1832 года столицу снова опоясали баррикады и в Сент-Антуанском предместье опять загремели ружейные залпы.

Звуки выстрелов долетают и до Менильмонтана, но сорок затворников не вслушиваются в них. До этого ли им сейчас! Они усердно метут дорожки и занимаются нравственным самоусовершенствованием, ожидая времени, когда можно будет зажить в согласии с новой догмой.

У них бывают свои события, поважнее, чем баррикадные бои.

В Париже правительственные войска расстреливают рабочих, а в Менильмонтане «верховный отец» сообщает сногсшибательную новость: он изобрел усовершенствование к костюму верующих. Отныне под голубой фрак будет надеваться алый жилет особого покроя, застегивающийся не спереди, а сзади. Так как владелец такого жилета может его застегнуть лишь с помощью другого лица, то этот предмет туалета будет приучать к сотрудничеству и коллективизму.

«Избранные» потрясены. Они проливают слезы восторга и обмениваются «братскими поцелуями».

По случаю изобретения жилета вдоль дорожек сада проходит торжественная процессия с пением религиозных гимнов, а на балконе вывешивается флаг.

Между тем у «отца» зреют новые планы.