Семнадцатый

– Ещё работы привалило, – изобразил страдание Гриша, – Фикус, что я не так делаю? Почему Сергею не приходят с документооборотом? Сидит себе, огни метает, да кровью расписывается. А ведь он недалеко от меня, всего-то шестнадцатый!

Фикус лишь сильнее сдвинул крону к окну, обозначая равнодушие.

Разобравшись с бумагами, Григорий снова взялся за объяснительную. Никак не мог он понять, что за Человек такой заколдованный. Может, он к бабкам съездил? Они, бабки, могут. Или, может, карту астрологическую составил, с них станется. Люди… В глубине своей чертовой души, Гриша им завидовал – вон творят абы что, а по макушке прилетает по воле случая. Сколько таких грешников он видел на своём веку! Сами набедокурят, напакостят, а на чертей сваливают! От такой несправедливости рожки Григория начинали нагреваться, сбрасывая пепел с кончиков, они у него, как мы помним, были чувствительные.

А больше всего черту хотелось человеческих туфель крокодиловой кожи, да со шпорами. Но Гришины копытца не оставляли надежд на соединение с мечтанием. А то, как бы он прошёлся в них между жаровнями, да шпорами так «Эть»-бы звякал.

Объяснительная… Так ничего и не придумав, сослался, как всегда, на поставщиков и задержку с рейсами, мол, горох был не того качества, рыба непривлекательная для Сократа, да и вообще, долго ему, семнадцатому, ждать квартальную премию? Сергею перечислили ещё в прошлый вторник. Понимая, что в этот раз могут уже и не принять бумагу-то – сколько уже этих объяснительных написал к делу! Да и вообще, нажалуются ещё в бухгалтерию, а ему, Грише, того не надобно. Так, глядишь, и правда, к моржам отправят. А ему нельзя в холод, у него рога, эти… чувствительные.

Закончив писанину, Гриша с силой дернул себя за ухо и оказался дома. Угли в белёной печи мигали красным глазом и нехотя кидали искры. Григорий сел в обшарпанное кресло и налил себе чаю из алюминиевого чайника – надо сон досмотреть, а завтра с Человеком уж что-то да придумается.

Глава 2

Мирское

Антон дочитывал газету, сидя за круглым столиком. Августовские мухи, особенно злые, все норовили плюхнуться в его чашку с чаем. Улица гудела – кто-то бежал, кто-то кричал, но, в основном, смеялись и спорили. Пестрым ручейком змеился Старый Арбат. Разношерстная публика и торговцы всех мастей занимали каждый «берег» и островок. И если раньше Антону это казалось раздражающим, то сегодня он пребывал в удивительном расположении духа.

Нет, не прав был черт Григорий – Антон ни к каким бабкам не ходил, а в гороскопы не верил и в газетах всегда пролистывал. Утренний туман давно рассеялся, оставив воспоминание в виде мерцающего на солнце марева. Начинало припекать. Оставив чай, «на чай» и газету, Антон медленно поднялся, отряхнул бежевые брюки и двинулся в сторону работы. Идти было недалеко – два переулка.