Семнадцать плюс четыре

— Прошу Киршкерн три! — крикнул я и зачем-то повторил, — Киршкерн три.

Я услышал, как он воткнул штекер в гнездо и принялся крутить диск, воцарилась особая казенная тишина, слышно было лишь негромкое потрескивание в трубке, снова и снова набирал телефонист номер, потом произнес:

— Киршкерн три не отвечает.

— Повреждение на линии? — спросил я с надеждой.

— Нет, связь нормальная, просто там, должно быть, никого нет.

Я быстро спрятал солдатскую книжку Альфреда, отключил аппарат и бросился назад по собственному следу; спрыгнув в окоп, я какое-то время прислушивался, но кругом было тихо, и я, пригнувшись, двинулся вперед, пока не наткнулся на тело Фипса...

Его было почти невозможно узнать, грудная клетка разворочена, лицо в крови, кости раздроблены, только плечи остались невредимы, и под левым унтер-офицерским погоном торчала забытая карта; я извлек ее: это был король...

— Двадцать одно, — сказал я тихо, — ты выиграл.

Потом я вернулся в укрытие, где лежал наш банк, взял все денежные купюры и разорвал в мелкие клочки, а клочки развеял над ним, словно белые цветы.

В этот миг зазвонил телефон, перепрыгнув через труп Фипса, я бросился в блиндаж, схватил трубку и выпалил свое звание и фамилию; ответом мне была казенная тишина и, повинуясь какому-то смутному чувству, я произнес: «Так точно», только теперь я понял ужас, застывший в Фипсовых глазах; трубка по-прежнему молчала, и я сказал еще раз громко, с издевкой: «Так точно», а потом, подчиняясь закону троицы, произнес то же самое снова, на сей раз скромно и с достоинством: «Так точно»; потом я положил трубку, вышел наружу, прислонился, как Фипс, к стенке окопа и стал дожидаться ее, проклятую...