Семнадцать космических зорь

Так прошел месяц. В списке кандидатов в космонавты, чис-; ло которых неумолимо сокращалось каждый день, я по-прежнему видел свое имя. Это был самый лучший показатель того,, что к моему здоровью врачи пока не могут предъявить никаких претензий. Вскоре закончились все их процедуры и проверки, но меня по-прежнему называли этим малоприятным словом «больной»... Так я сидел без дела день, второй, третий. Наконец не выдержал. Кинулся к Евгению Алексеевичу.

— Почему держите?

— Знаешь, друг мой, медицинская комиссия — дело сложное.

— Я должен ехать домой. Если здоров — берите, если нет...

Евгений Алексеевич долго стоял на своем, но потом все

же смилостивился.

Когда мы пришли с ним в канцелярию, я увидел там грустного Олега Чижа — моего однополчанина. Мы летали с ним в одной эскадрилье, вместе проходили эту комиссию. Но его в самый последний момент забраковали только потому, что когда-то, в пятилетием возрасте, он болел воспалением легких. Парень здоровый, отличный и смелый летчик, и тем не менее какие-то «остаточные пятна» сказали свое «нет»...

— С Колькой Ширяевым уедем, — сказал Олег. — Его на центрифуге отсеяли...

Я ничего не рассказал Тамаре при встрече. Да если бы она и пыталась найти хоть какую-нибудь лазейку, чтобы склонить меня к отступлению, было уже поздно. Раз решенное я никогда не менял.

До этого у нас с Тамарой не раз были разговоры о летной профессии, о той опасности, которая подстерегала пилотов и на земле и в небе. Тем более, что в нашем полковом поселке жили несколько женщин, к которым летчики относились с сердечной заботой и суровой нежностью: их мужья когда-то не вернулись на аэродром... Да, в авиации может случиться всякое. И всякое неизвестное, новое страшило, конечно, Тамару. Разговоры о том, чтобы я не ехал в Москву, она начинала снова и снова. А ведь она-то думала совсем о другом — боялась, чтобы я не стал летчиком-испытателем, а тут...

И я взялся за трудное дело подготовки жены к моей новой работе. Стал потихоньку подкладывать ей те книжки, которые сам знал уже наизусть. По второму кругу мы перечитали Циолковского, «Туманность Андромеды». Я рассказывал ей, что ждет человека во Вселенной, какие открываются перед ним пути, и о том, какое это счастье — быть одним из первых «вселеннопроходцев». Тамара слушала меня, иногда соглашалась, но чаще я видел в ее глазах недоверие и тревогу. А я продолжал свое, хотя до конечной цели было так же далеко, как до Луны...

m

8 П- I lb ЗНАЮ, сколько кандидатов прошло через строгие медицинские барьеры: сто, двести, тысяча, но в нашем отряде будущих космонавтов нас собралось не много — несколько десятков человек.

Все — молодые летчики. Все летали на современных реактивных истребителях, любили скорость, небо и все были абсолютно здоровыми.

Мы знали, что кто-то из нас обязательно полетит в космос первым, иной раз думали, что кто-то, быть может, и не вернется на Землю, — ведь дело перед нами открывалось совершенно новое, неизведанное. Но об этом мы не говорили между собой. Во-первых, потому, что такие разговоры и мысли не способствуют хорошему настроению, а во-вторых, потому, что даже отсюда, из отряда, нам было еще очень далеко до космоса... Мы были только учениками, стоящими на пороге Вселенной, и, чтобы шагнуть туда, каждому предстояло пройти огромную и тяжелую школу теоретической и физической подготовки.

Мы изучали астрономию, физику, механику небесных тел, космическую навигацию, теорию ракет и ракетных двигателей. Нас заставляли вникать в тонкости космической биологии, ибо даже и эта совершенно новая наука должна была помогать нам.

Свободного времени было в обрез, тем более что огромную долю его уносила физическая подготовка.

С первых же дней занятий мы знали, что космос встретит человека множеством неожиданностей и трудностей как физического, так и морального плана. Какие они, эти трудности, точно сказать никто не мог, и наши наставники — врачи придерживались самой древней и верной истины: «В здоровом теле — здоровый дух».

День космонавтов обычно начинается с физической зарядки. Я люблю гимнастику, поэтому чаще всего пропадал на снарядах, занимался с гантелями. Несколько позже давнее увлечение акробатикой привело меня к батуту. Помню, как мальчишкой, попав в цирк, я с замиранием сердца следил за акробатами, которые прыгали на эластичную сетку и потом, подброшенные к самому куполу, легко и красиво выделывали в воздухе головокружительные сальто, перевороты, падали вниз плашмя — грудью или спиной — и снова взлетали.