Семко

Здесь при моих есть каморка, если хотите, снесите туда вещи, может, князю будет нужно чем-нибудь послужить.

Бобрек малость колебался, принять ли эту милость, но в конце концов поклонился в колени.

– Голода у меня не испытаете, – прибавил канцлер.

Затем, выглянув в окно, он спешно допил свой кубок и выбежал на двор. Бобрек не находил в том ничего преступного, чтобы, удовлетворяя любопытство, выйти за ним в сени, будто бы дожидаясь дальнейших приказов. Канцлер, уже забыв о нём, шёл к княжескому замку. Туда как раз кто-то заезжал в гости с многочисленным отрядом. Он слез с коня, а его двор и люди въехали в ворота, заполняя практически весь двор.

Должно быть, муж был влиятельный, потому что и урядников с собой привёз, и командира стражи, и всё это было богато одето, чисто, роскошно, хотя по-старинке и неизысканно.

По некоторым признакам быстрые глаза Бобрека увидели, что этот гость был не из Польши, не из Германии, не из Литвы, с которой Семко был на тропе войны.

Он метко угадал Януша, князя в Черске и Варшаве, старшего брата Семко. Хотя он очень редко выезжал из дома, но это не мог быть никто другой, кроме него. Среди тогдашних панов и панских дворов Януш Старший, как его звали, отличался своеобразным нравом и привычками, свойственными ему.

Лет на двадцать старше брата, который рядом с ним казался ребёнком, на первый взгляд хладнокровный, серьёзный, любящий мир, в доме хозяйственный, хотя лично был храбрым, войны избегал, как отец, и не был алчен до добычи.

Для своего времени это был человек исключительный, поскольку у него не было ни жадности других господ, ни их боевой горячки, ни таких амбиций, для которых рисковал бы спокойствием своим и государства, желая расширить его границы.

Очевидно, он шёл по следу Зеймовита Старого, который для того, чтобы удержаться в Мазовии, даже из себялюбия должен был делать множество жертв. У него не было ни его вспыльчивости, ни суровости, был более послушен, но также никому командовать над собой не давал и имел сильную волю.

Януш по праву возраста и старшинства считался опекуном младшего брата, а так как их связывали общие интересы, не спускал с него глаз. Молодого, более энергичного, менее дальнозоркого и предусмотрительного Семко, которого возраст ещё не остудил, эта опека немного выводила из себя.

Общеизвестно, как бывает невыносима младшим братьям эта длительная забота старших. Семко не смел открыто бунтовать против брата, потому что при жизни отца он привык его уважать так же, как отца, однако, ускальзал, насколько мог, из-под его власти.

Теперь, когда Бартош из Одоланова с другими польскими панами стали его склонять не отказываться от короны и готовиться её завоевать, неуверенный, колеблющийся Семко, однако же с братом не советовался и, молча соглашаясь, хоть не сделал решительного шага, вооружился без его ведома.

Об этом приезде Януша Семко вовсе не был предупреждён, он захватил его внезапно. Князь Черский упал как с небес. Когда вбежал слуга, давая знать о нём Семко, молодой пан побледнел – закусил губы, сильно забеспокоился. Было очевидно, что старший брат уже, должно быть, узнал о намерениях и интригах великополян, и прибыл прислушаться к его соратникам и призвать к объяснению, скорее всего воздержать от смелых фантазий.

Борьба с Янушем, сопротивление ему были для Семко тяжкими. Но он не мог уже ни уйти, ни спрятаться, и должен был приветствовать гостя радостным лицом, хоть ему было грустно.

Он живо отворил дверь спальни, в которой сидел, и с притворной поспешностью и сердечностью с распростёртыми объятьями выбежал навстречу Янушу.

Тот стоял в удобном кожухе, тёплых сапогах и колпаке, так же, как слез с коня, осматривая знакомую комнату, в которой со времён Зеймовита мало что изменилось. Он глядел на неё с каким-то умилением, она напоминала ему о старых временах.

Мужчина был ещё в самом рассвете сил, но уже с немолодым лицом, изрытым морщинами, некрасивыми чертами, спокойного, чуть ли не сурового, застывшего выражения. Рыцарского в нём было ровно столько, сколько должно быть в княжиче этого возраста. На безоблачном лице рисовался тот возраст человека, когда он уже избавился от иллюзий, принимает жизнь, как она есть, а спокойствие ценит прежде всего.

В нём также не видно было ни желаний, ни стремления к чему-то высшему – он был рад тому, что у него было…

При виде молодого человека Януш с почти отцовским радушием распахнул ему объятия и прижал к сердцу.

– Правда, что я для тебя нежданный гость? – спросил он, растёгивая кожух и ремень, и чувствуя себя как дома. – Ты знаешь, что я неохотно пускаюсь в дорогу, и готов в моём варшавском дворце годы сидеть, смотря, как течёт Висла… и в большем не нуждаюсь; но я соскучился по тебе. Ну, и меня беспокойство за тебя охватило.

– А это почему? – спросил Семко, слегка смешавшись.

Януш огляделся, возле дверей стояло несколько человек из их двора; он сделал им знак, что об этом поговорят позже, и радовался Плоцку, где бегал ребёнком.