Семко

Некоторые из них, очень затейливые, изображали невиданных животных с клювами и пастями. Пол был сложен из толстых балок, что в те времена считали почти роскошью, потому что по большей части в домах его заменяла глина, прибитая и посыпанная песком.

Когда путник вошёл и толстый хозяин закрыл за ним дверь, он сбросил с себя толстую епанчу и показался ещё более высохшим и худым в чёрной сутане, которая была на нём надета.

Не промолвив ни слова, он потянулся, отряхнулся и, оглядевшись вокруг, только тогда потихоньку обратился к хозяину по-немецки.

Медник обращался с ним с некоторым уважением и даже разговором надоедать не смел. После недолгого размышления он снял с полки маленький кубок, начал его вытирать висевшим рядом с ним полотенцем, пошёл в альков и вынес под мышкой бутылку, из которой его наполнил.

– Выпейте, – сказал он, – после дороги это здорово. Дай вам Бог удачи! А как прибыли? По суше?

– Где там, на челне, по воде…

– Тем срочней нужно разогреться, потому что теперь на воде холод, до костей пронимающий.

Путник принял предложенный кубок, но другой рукой указал на сброшенную епанчу, которая оберегала его от холода.

– Откуда едете, можно спросить? – сказал хозяин, глядя в глаза пьющему.

Вместо ответа клеха показал в сторону, где текла Висла. Видно, они поняли друг друга, потому что толстый хозяин не спрашивал больше, забрал пустой кубок и налил его второй раз, но клеха, не выпив, поставил его на стол.

Сильный запах вина разошёлся по комнате. Гость подошёл ближе к огню, который немного погас. Он потирал руки, думал, как бы готовился к разговору, который медник нетерпеливо ждал.

– Князь ваш дома? – отозвался гость, поднимая голову.

– Он был в эти дни в Раве на охоте, – отвечал толстяк, – но должен, наверно, вернуться, только что-то не видно.

– Что у вас слышно? – быстро поглядывая, начал клеха.

– До сих пор тихо, такого уж нового нет ничего. Молодому скучно в пустом гнезде, хоть около него всегда толпы людей на дворе из Мазурии и из Великопольши. Что осталось после отца, разошлось на соколов, собак и коней, и дружков. Денег, по-видимому, мало а без них жизнь немила.

– Чем же он занимается?

– Охотой, ну, и теми, кто у него при дворе, разве вы это не знаете? – говорил медник. – Как его отец воспитал, таким и вырос. Иные князья, вот, хотя бы например, Силезский, выглядят совсем как наши немцы, нарядно, гладко, красуются в красивых одеждах, в песне, в музыке, в рыцарских игрищах, по несколько языков знают. Этого отец держал при себе, среди грубыми людьми, не пускал в свет, боялся из него сделать немца, как сказал, а выросло это на такого же дикого шляхтича, как другие, и с ними также ему наимилейшая забава. Правда, любит и он выступить, нарядиться, но так, как тут испокон веков бывало.

Медник пожал плечами.

– И не восхищает его ничего больше, чем охота в лесу? – спросил гость.

– Кто его знает? – сказал хозяин. – От отца им досталось то, что к опасным предприятиям не стремятся. Особенно Януш Черский рад бы со всеми в согласии жить, чтобы его в покое оставили. Если бы не это, Мазурия осталась бы целой, потому что у границ раз за разом хуже.

Клеха покрутил головой.

– С этим младшим, которого шляхта так любит, потому что похож на неё, это остаться так не может, – отозвался он.

– Что-то тут, возможно, уже движется, – добавил он тише, – и я это приехал проведать. Слушай, Пелч, у тебя есть кого послать в замок, чтобы узнать, вернулся ли Семко из Равы?

Послушный медник немедленно поспешил в сени, громко позвал, дал приказ и босой мальчик по лестнице напрямик вырвался к замку. Между тем прилично стемнело и старая перепачканная служанка, которая отворяла ворота, вошла накрывать на стол, а тут же за ней на пороге появилась молодая девушка, довольно красивая, с очень кокетливой минкой, принарядившаяся для гостя, увидев которую, медник нахмурился. То была Анхен, его дочь, на которую клеха направлял похотливые, горячие глаза, рукой ей посылая приветствие.

Девушка сильно зарумянилась, хотела остаться, имела охоту побыть, но Пелч так гримасничал и ворчал, что вскоре она должна была уйти.

Тем вежливей потом платя за это, медник начал сам прислуживать клехе, когда ему принесли еду.

– Поешьте, что Бог дал, – сказал он ему, – вам покажется невкусной наша здешняя снедь, потому что тут не из чего и некому сварить по-людски. Пока жила покойная жена, всё было иначе, а Анхен для кухни жаль использовать.

– Обо мне не заботьтесь, – сказал клеха, жадно накинувшись на еду, – мне всё равно что есть, лишь бы голодным не был.

Сам не садясь, Пелч стоял у стола и смотрел, ждал, наливал, подвигал, – сразу не осмеливаясь заговорить.

– А что слышно у наших панов?

Клеха бормотал с набитым ртом:

– Что же должно быть! Всё одно и то же. Война и война, без неё жизни не было бы. Если некого бить, надо думать, чтобы из чего-нибудь спор родился. Когда приедут гости, мало столом их принимать, нужно, чтобы имели язычников, на которых бы охотились. Литва для этого хороша; прежде чем закончится одна экспедиция, всегда уже есть причина для другой.