Семизвездное небо

Она укоризненно смерила меня с ног до головы и умолкла. Но ее молчание не было признаком покорности, оно скорее походило на глубокий вздох небес перед бурей. И взгляд ее не был признаком согласия со мной - он был похож на блики молнии перед сильным громом.

- Вон оно что... Уходишь на фронт?.. Революционером ты не стал, до Испании не добрался, так теперь решил стать героем.

Я не рассердился на эти злые, ироничные слова - я сам был виноват. Мне следовало сказать ей добрые слова, попросить у нее прощение, все объяснить. На языке у меня будто повис камень.

- Всему селу хорошо известна твоя отвага, - заговорила Шахназ с еще большей горечью и иронией. - На Килсебуруне тебя поймали и посадили в тюрьму... У водопада Нуран сбросили в реку. А теперь...

- Замолчи! - вдруг неожиданно закричал я.

Она отшатнулась и вдруг горько заплакала. В ту же минуту я почувствовал, как к горлу моему подступает тот же комок.

- А что же мне делать, Эльдар? - Эти жалостливые слова почему-то вызвали у меня раздражение. - Опозорил меня на все село... Как же я теперь вернусь домой? Как взгляну в лицо родителям?

- Почему это я тебя опозорил? Не на разбой же я отправляюсь. Я иду защищать Родину от врагов. Вернусь обратно...

- Тогда отведи меня к своей тете, а потом уходи куда хочешь!

- Нет, так нельзя. А вдруг меня убьют - что тогда?

- Ну мне-то что делать? Мне? - Она, жалобно всхлипывая, отвернулась от меня.

Я не знал, как мне поступить, но я твердо знал, что должен идти на фронт. А Шахназ? Как быть с Шахназ? Не мог же я отвести ее к тете и там оставить?

- Поступай как хочешь! Но я должен идти на фронт, понимаешь - должен! Если ты меня любишь, то будешь ждать, а если нет - тогда иди замуж за своего Рамзи-муэллима!

Зачем я это сказал? Как случилось, что в такой напряженный момент, когда нервы были натянуты словно струны, я произнес это ненавистное имя? Может быть, я сделал это подсознательно, отрезая дорогу Шахназ после моего ухода совершить какой-либо поступок? Я и сам не знал, зачем я это сделал.

Мы оба молчали. В наступившей тишине было слышно лишь урчание Агчай: до этой минуты река будто замерла и остановилась.

- Что ты сказал?

Журчание снова прекратилось.

- Что ты произнес?

- Я сказал, что если не хочешь меня ждать - иди...

Я не успел закончить фразу, как звонкая пощечина обожгла мне щеку, и ее отзвук докатился до вершин Бабадага и снова возвратился сюда.

- Убирайся с моих глаз долой! В твоем сердце сидит дьявол. Я его боюсь! Боюсь!.. - закричала она зло, дрожащим голосом. - Обманщик! Себялюбец! Эгоист! - И она застонала от боли. Я, как и Агчай, замер на месте, а Шахназ, как Агчай, уже не могла остановиться. - И твоя легенда о сандаловом дереве ложь. Ты никогда не сможешь жить для других. Ты - старая чинара, ростом большая, а телом - труха... В тепле ее не успеешь согреться, а в дыму ослепнешь... - Она размахивала в воздухе руками и нервно дергала себя за косы. Глаза ее были сухими, лишь под левым глазом застыла одинокая слеза.

Резко наклонившись, она сняла с ног новые туфли, схватила их в руки.

- Можешь идти! Обо мне тебе больше незачем беспокоиться, выйду я замуж за Рамзи или не выйду - это мое дело... - сказала она и босиком бросилась бежать. Через несколько шагов она обернулась и крикнула: - Дымящая чинара! И, перепрыгивая с камня на камень, скрылась в предрассветной дымке.

От ужаса гудящих в моей голове слов: "Я боюсь тебя! Боюсь!.." - мне вдруг тоже сделалось страшно. Мне захотелось куда-то спрятаться от ее слов. Как просто сейчас нырнуть с этого древнего седого моста в пенящиеся воды Карачай. И все проблемы будут решены. Ведь иной раз люди так и поступают. И, может быть, сейчас именно такой случай? Но если бы каждый, получив пощечину, топился, население земного шара сильно бы поубавилось. Ведь заявление в военкомат написано, оно лежит на столе. Если уж суждено погибнуть, так с пользой для людей, для той же Шахназ. Пусть знает. И тут я увидел, как по белым пенистым волнам скользнула тень. Я поднял голову и увидел орла. Мне показалось, что орел насмешливо смотрит на меня. По зеленому склону Бабадага медленно пополз золотистый пояс. Из-за двугорбых вершин Карадага всходило солнце. Оно будто спешило ко мне. Спешило вырвать меня из рук смерти, ползущей в пенящихся волнах под древним мостом.

Откуда-то совсем близко, среди зубчатых скал, уткнувшихся прямо в мост, я услыхал крик куропатки. По пыльной как мел тропинке моего детства, поднимающейся среди скал, я помчался на этот крик.

Не разбирая дороги, я в мгновение ока добрался до кустарника, прилепившегося к скале. И тут, чуть ли не из-под моих ног, в небо взмыла куропатка. Сердце у меня забилось. Какая это прекрасная птица, о господи! В двух шагах от меня, среди невысоких сухих трав, находилось ее гнездо, и в нем - несколько яичек. Я подошел, взял в руки два из них - они были еще теплыми. Над своей головой я услышал тревожный, разгневанный голос метавшейся среди скал матери-куропатки. Я подержал яйца на ладони, погладил их, поднес к губам, тихонько поцеловав теплую белую скорлупу, снова положил в гнездо.