Семиклассницы

Феня остановилась на пороге и вдруг с такой страшной ясностью, что замерло сердце, вспомнила весну, которая когда-то была, а может, и не была, может быть, все это только привиделось Фене.

Река отшумела половодьем. Схлынули буйные воды, и сразу зеленые, острые, жадные травки рванулись из земли, и открылись желтые чашечки первых цветов. Берег заиграл над рекой, на берегу лежала забытая льдинка. На старых березах грачи шумно устраивали жизнь. Струйки бежали в реке и звенели день и ночь. А льдинка все голубела и таяла, и с краев ее падали, как дождь, прозрачные крупные капли в землю. Все тоньше делалась льдинка, все голубее. А потом Феня пришла на берег, и льдинки не было.

— Ой! — еще раз шепнула Феня, сбросила желтую шубу и села на Женин диван. — У меня мамка так же молчала, — сказала она, не сводя с Жени глаз. — Каково мне с ней было целую зиму! Она молчит. А мне каково?

«Что это она? — со страхом подумала Наташа. — Зачем?»

Наташа и все ее подруги, приходя к Жене, рассказывали о школе и разных посторонних делах, всячески избегая говорить с ней о том, что сейчас составляло единственное и страшное содержание Жениной жизни, — о гибели ее отца, — а Женя молчала и устало отводила глаза.

— У меня тоже тятю убили, — сказала Феня. — Ты думаешь, я забыла? Нет. Я вот что помню — совсем еще маленькая была, а он сядет на завалинке, на колени меня возьмет, а рядом подсолнух, большой, тятя про подсолнух говорит, что это к нам солнце в гости пришло, а мне смешно. Мне ни с кем не было так смешно. Я прошлым летом на этом месте подсолнух посадила. И нынче опять посажу.

Женя задышала прерывисто и часто и смотрела на девочку в красном платке.

— А ты помнишь отца, когда сама была маленькая? — спросила Феня. — Я знаю, у тебя отец ученый был. А ты плачь об отце. Ты зачем о нем не плачешь? Ты плачь.

У Жени дрогнул большой грустный рот, она потянулась к Фене и спрятала лицо на ее плече.

Феня, перебирая рукой растрепанные Женины косички, печально говорила:

— Я не поеду в Нечаевку, пока ты не поправишься. Я знаю, у меня мамка такая была. Нельзя молчать… Говорить надо, рассказывать. Разве мы не люди? Мы понимаем.

Наташа вышла из комнаты.

Бабушка качала старой седой головой и шевелила губами, что-то шепча про себя.

— Бабушка! — позвала Наташа. — Бабушка, Женя опять пойдет в школу. Теперь уж я знаю, что пойдет.

Бабушка кивала головой, шепча о чем-то своем.

XVI

Тетя Маня сидела на скамье против часов и терпеливо наблюдала циферблат. В тот самый момент, когда стрелки приняли нужное вложение, тетя Маня, не медля ни секунды, пошла звонить, возвещая конец перемены. Звонок залился на все четыре этажа. Коридоры постепенно опустели. Преподаватели расходились по классам.

Опираясь на палку, прохромал Захар Петрович, откашлялся перед дверью, одернул гимнастерку и вошел, и строгая тишина мгновенно водворилась в классе. Пробежала, обеими руками прижимая к груди охапку книг, светлоглазая Дашенька. Торжественно проследовала Анна Юльевна, скрывая под пестрой шалью острые плечи, классный журнал и учебник французского языка.

Классы приступили к занятиям. Но в седьмом «А» еще не начинался урок. Девочки сидели за партами и повторяли географию, то и дело беспокойно озираясь на дверь. Вчера всем классом провожали Феню и лейтенанта Михеева. Феня уехала в Нечаевку. Мелькнул в окне вагона красный платок с золотыми цветами.

— Девчата! — прозвенел в последний раз Фенин голос. — Не забывайте! Женя-а, приезжа-а-ай!

А потом колеса — таки-так, таки-так — и больше не слышно Фени…

Девочки едва успели приготовить математику к сегодняшнему дню, остальные уроки подучивали наспех в перемены.

— Не бойся, Женя, — крикнула Наташа. — Ты первый раз пришла, тебя не спросят.

Тася учила вслух, закатив глаза и покачиваясь взад и вперед в такт словам.

— Хоть бы опоздала Зинаида Рафаиловна! — мечтательно повторяла Тася. — Если бы опоздала, я выучила бы все.

А Зинаида Рафаиловна действительно опаздывала. Люда Григорьева дежурила у двери и докладывала классу о событиях, происходящих в коридоре.

— Девочки! Захар Петрович прошел. Невеселый — должно быть, нога болит. Французский идет, — сообщала она дальше. — С тетрадками. Наверно, двоек наставила.

Потом Люда спряталась за дверь, пока мимо проходила Дарья Леонидовна, а когда выглянула снова, коридор был пуст и классы закрыты.

— Девчата, — крикнула Люда, — учите, учите — успеете! На горизонте спокойно.

Прошло еще несколько минут.

— Можете убирать учебники, — заявила Люда Григорьева. — Пустой урок, ура!

А Зинаида Рафаиловна стояла в это время в учительской и смотрела в окно, хотя на улице ничего особенного не происходило.

Зинаида Рафаиловна держала в руке портфель и журнал, но в класс не шла и стояла, прижавшись лбом к холодному стеклу. Из кабинета вышла завуч, седая молчаливая женщина.

— Вы здесь? — спросила она. — Милая Зинаида Рафаиловна, уходите домой.

Зинаида Рафаиловна оглянулась. У нее были красные глаза и плотно сжатые губы… Она качнула головой.

— Я немного опаздываю, но я пойду в класс. Вот только возьму себя в руки.

— Как вы такая пойдете? — опять спросила завуч.