Семибоярщина

— Станешь! — возразил Мефодий. — Как бы не так! Который человек начнет дерзати бесовскую святыми отреченными табаку, говорят праведные умники, в том человеке мозг скрутит. Во всех костях его смердящая та воня вселится вместо мозгов.

— Запел! — пренебрежительно махнул Паук рукой.

— А что про ту табаку святые люди говорят? — входя во вкус своего красноречия, действительно будто запел Мефодий, гнусавя в нос: — «Аще ли кий человек начнет творити таковое дело бесовское, таковому бо человеку не подобает в церковь Божию входити и креста и евангелья целовати…»

— Во! По тому самому я в церковь и не хожу, — нагло ухмыльнулся Паук. — Не достоин!

— «А причастия, — продолжал тянуть Мефодий, — свещи или ефиману и всякого приношения таковому человеку отнюдь не давати и с людьми ему не мытися и не ясти, дондеже престанет от таковые дерзости».

— Господи, помилуй! — вздохнул старик мужик. — Говорит-то как человек!

— А мне от праведных людей слышать довелось, — быстро заговорил Савватий, — семена табака того бес достал из глубины адовой. Пошел он с теми семенами в убогий дом[49] и посеял их на могиле блудницевой. И выросла трава, табаком именуемая, и научил бес людей так табак курить на погибель себе и во славу державы дьявольской.

— Ну, будет! — стукнул Паук по столу костяшками пальцев, согнутых в кулак. — Тоже, подумаешь, праведники! Дался вам табак! Дело поважнее есть.

— Ну? — сразу осветилось любопытством мрачное лицо все время скучно молчавшего Антипы.

Паук вместо ответа подмигнул левым глазом и наклонился к столу. И тотчас собеседники ближе придвинули головы и с жадностью стали ловить его хриплый шепот, не достигавший слуха глухого старика.

В несколько минут вопрос, живо, по-видимому, завладевший вниманием компании, был исчерпан.

— Поняли? — прохрипел Паук.

— Чего не понять! — удовлетворенно ответил мрачный Антипа и встал.

За ним встали Мефодий и Савватий.

— Чур, отцы, охулки на руку не положить! — строго предостерег Паук.

— Не впервой! На то мы и «отцы», чтобы шерсть гладенько стричь с глупой овцы! — прогнусавил Мефодий.

Савватий по обыкновению хихикнул. И все трое, по обличью странники, а по ремеслу разбойники, забыв о еде, неторопливо, словно гуляя, разошлись по двору. Савватий двинулся по направлению к терему боярышни Натальи Матвеевны, мрачный Антипа направился в сторону конюшен, возле которых конюхи кончали распряжку лошадей, привезших боярышню с похорон, толстый же Мефодий вперевалку, как утка, зашагал к столу, за которым угощались дворовые слуги, поминая покойную боярыню. А Паук, глубже опустив голову в сутулые плечи, притаился у стола, словно настоящий паук, выжидающий свою жертву…

Глава V Лихой гость

Поминальный стол почетных гостей в столовой палате затянулся до вечера. Там обед создавал впечатление духовного торжества. Перед началом многочисленное духовенство, принесшее с собой из церкви Меркурия Смоленского крест и иконы, сначала освятило воду, окропило ею столовую и окурило ладаном. По окончании молитвословия поставили на возвышении посреди стола просфору Пресвятые Богородицы, после чего трапеза началась с пения молитвы «Достойно есть». Затем, во время обеда, дьячки пели духовные поминальные песни. По окончании стола возносили чашу Пресвятые Богородицы, пили во славу Божией Матери, а в заключение — за упокой усопшей инокини Феофании. Матвей Парменыч несколько раз выходил на двор раздавать милостыню собравшимся нищим, обходил столы простолюдинов и снова возвращался к многочисленным гостям, сытно поевшим и не торопившимся расходиться.