Семибоярщина

Она оставила Ольгу и вышла во двор, но, увидев там спящих солдат, засмеялась.

«Вот так стража!.. — подумала она, и вдруг дерзкая мысль сверкнула у нее в уме: — В последний раз!.. Все они — подлые псы, и Бог отпустит грех мой. На духу покаюсь!»

Лицо Пашки вдруг побелело и приняло жестокое выражение, глаза загорелись мрачным блеском, губы побледнели и сжались. Она обнажила отнятый у Ходзевича кинжал и крадучись подошла к спящим. Белокурый поляк лежал первым; его небольшие усы топорщились, губы раскрылись, бритая голова лежала на закинутых под нее руках. Пашка подняла кинжал, наметилась и вдруг быстрым ударом вонзила его ему в горло. Солдат судорожно сжал коленки и захрипел; Пашка вынула кинжал, и кровь фонтаном брызнула из раны. Затем Пашка перешла к другому. Черный, со смуглым лицом, со шрамом через весь лоб, он лежал на боку, поджав ноги, и громкий его храп оглашал весь двор. Пашка одним ударом поразила его в затылок. Затем третьего она приколола так же быстро и направилась к четвертому.

Этот четвертый — молодой безусый пахолик — сидел на земле и с невыразимым ужасом смотрел на Пашку. Она казалась ему исчадием ада. Вся в крови, со сбившимися волосами, с искаженным лицом и окровавленным кинжалом в руке, она бросилась на него. Он вскрикнул нечеловеческим голосом и упал ничком. Пашка села ему на спину и занесла убийственный кинжал над его затылком. Но энергия убийцы вдруг оставила ее. Среди белого дня, когда солнце так ярко светило, картина сделанного ею показалась ей ужасной.

— Хочешь жить? — сказала она и сама испугалась своего голоса: таким он стал хриплым и страшным.

— Смилуйся! — простонал юноша.

— Так живи, — сказала она, — и расскажи своему пану, что видел… Скажи: так мстит обиженная Пашка, на то она и беспутная! Только…

— Что хочешь, оставь жизнь!

— Я раздену тебя, а потом свяжу и спрячу! Ну, снимай оружие! Саблю, так! — Она сама, сидя на парне, отпоясала его саблю, кинжал упал на землю. — Теперь вставай!

Сильная, как мужчина, она легко подняла пахолика за плечо на ноги и, держа за руки, стала раздевать его. Юноша был в полуобмороке от страха.

— Не стыдись! — смеялась она. — Видала виды! Ну, ну, вот так! — И она одной рукой быстро сдернула с него рейтузы, потом сапоги, а затем, повалив и держа, за ноги, велела сбросить ему с себя жупан и камзол.

Юноша остался в одной рубашке. Пашка оглянулась и, не найдя ничего, кроме сабельного ремня, сорвала его и связала им юноше руки.

— А теперь в сарай! — сказала она и легко перенесла его в сарай, бывший за домом.

Затем медленно, друг за другом, она перенесла и три трупа, сняв с них по частям полный костюм жолнера и взяв оружие.

— Так, теперь дорога свободна. Придет ночь, и в дорогу, — сказала она себе, окончив работу.

Но окровавленные руки и платье испугали ее. Она взяла с собой костюм жолнера и бросилась к соседнему ручью.

Ольга забылась сном, но вдруг открыла глаза, чувствуя, что кто-то толкает ее, и закричала в испуге. Склонившись над ней, стоял польский солдат.

— Не бойся, Олюшка, — тихо произнес он, — в этом наше спасенье.

— Паша! — обрадованная и изумленная, воскликнула Ольга. — Где ты так нарядилась?

— Стой! И для тебя есть! — И она бросила на постель костюм пахолика. — Прикинь-ка на себя!

Ольга быстро встала с постели и примерила костюм. Он был ей впору.

— А теперь вот тебе сабля; опояшься ею! Вот кинжал; заложи за пояс. Да, чем не пахолик?

Ольга засмеялась. Словно ребенок, она на время забыла свое страшное горе, и ей был забавен этот маскарад.

Но Пашка не смеялась. Она знала, какой страшной ценой достались ей эти костюмы, и ее лицо было мрачно и печально.

— Хорошо, — сказала она, — только волосы!

И у нее, и у Ольги — у одной рыжеватые, у другой черные — волосы густой волной лежали ниже пояса.

— Нельзя так! — еще раз сказала Пашка и прибавила с решимостью: — Резать их надо, вот что!

Ольга вздрогнула. В те поры обрезанные косы считались великим позором, и этот позор накладывался только на потерявшую честь. Слезы показались на глазах Ольги, но она сдержалась.

— Режь! — сказала она покорно.

Пашка схватила ее рукой за волосы и обнажила саблю, но отрубить их она была не в силах и начала медленно резать. Прядь падала за прядью, и когда последняя прядь упала на пол, вместо Ольги в горнице был, казалось, молодой пахолик.

С волосами Пашки справиться было труднее. Ольга не обладала большой силой. Тогда Пашка, став на колени, положила волосы на стол и прислонила к нему затылок. Ольга ударяла по волосам острой саблей и рубила их, как сечкой. Слезы туманили ей глаза и мочили волосы Паши.

— Ну, готово! — вставая и встряхивая головой, сказала Пашка. — Теперь сядем и условимся.

Они сели. Пашка говорила, а Ольга слушала ее и время от времени в порыве признательности целовала ей руки.