СЕМЬЯ И КАК В НЕЙ УЦЕЛЕТЬ

Робин. Дальше мы выяснили, что человеческий детеныш по-настоящему «привязывается» в пять-шесть месяцев ─ тогда он способен осознать свою мать и узнавать ее.

Джон. А у животных эта привязанность устанавливается раньше?

Робин. Да. Вспомните Конрада Лоренца^{2} и его гусей. Он обнаружил, что гуси вследствие импринтинга привязываются к первому предмету, который видят.

Джон. Помню. Один выводок ─ только из скорлупок ─ увидел первым Лоренца. Гусята взяли себе Лоренца мамой.

Робин. А помните, другому выводку на глаза первым попался большой желтый шар? «Реакция следования» вела гусят за ним, пока шар не лопнул, кажется.

Джон. Наверное, жуткое зрелище, когда ваша мать взрывается. Где-то в Германии должен обитать крайне отчужденный гусь... Итак, в возрасте от шести месяцев до двух-трех лет нормальный ребенок очень сильно привязан к матери, и если в этот период он разлучен с матерью, не получает сильнейшей компенсирующей поддержки, ребенку, скорее всего, придется страшно плохо. В случае действительно долгой разлуки с матерью ─ например, при госпитализации ребенка ─ он переживает горький опыт, делимый Боулби на три стадии: протест, отчаяние, отчуждение. Кроме того, Вы подчеркивали, что для ребенка не все проходит гладко, даже если мать остается при нем постоянно, она может оказаться не способной наладить с ним общение, то есть «включить» эмпатию, погрузившись в переживания своего детства, а не способна ─ из-за болезненных воспоминаний. Ребенок ощутит это и, несмотря на все, что получает, будет чувствовать, что любим «не по правилам». Но глупо было бы сваливать вину на мать ─ возможно, у нее самой детство оказалось тяжелым. Не стоит винить и бабушку, потому что, вероятно, и у бабушки... и у прабабушки... и у прапрабабушки...

Робин. Да, виноватых пусть ищут политики.

Джон. Ладно. Теперь я хотел бы узнать подробнее, что такое эта Ваша «депривация».

Смотрим за ребенком в себе

Робин. Что Вы чувствуете, если ущемлены?

Джон. Если попал «под стресс»?

Робин. Да.

Джон. Ну, прежде всего, чувствую: мышцы напрягаются ─ особенно плечевые и шейные. Плечи просто к ушам поднимаются! Подбородок делается «стальным», на висках, на лбу напрягаются мышцы.

Робин. А психологическая картина?

Джон. Возмущен. Я чувствую, будто много отдал и ничего не получил взамен. Чувствую себя обиженным, хотя стараюсь не показывать этого. Но скрытое раздражение каким-то образом проступает наружу ─ вроде бессловесной жалобы. Потом впадаю в легкую паранойю: все против меня, чего еще им всем от меня надо! Я знаю, что это глупо, но рассудок, похоже, не в силах обуздать мои чувства. Я становлюсь Бэзилом Фолти, на какое-то время перенимаю его «повседневный» взгляд на жизнь. И я не нравлюсь себе таким.

Робин. Хочется закричать?

Джон. Нет, теперь ─ нет, но пять лет назад я бы сказал «да». Знаете, мне вдруг пришло в голову: это все так, будто внутри у вас капризничает ребенок. Странные вещи говорю?

Робин. Нет. Все это вполне обыкновенные ощущения, хотя люди редко описывают их столь точно. Впрочем, Вы сказали одну поразительную вещь ─ про ребенка, который внутри у Вас. На дело можно именно так и смотреть: у всех у нас внутри ребенок. В жизни порядок ─ он затих. Какие-то волнения ─ он реветь. И если мы сами не позаботимся о нем, не приласкаем, если вдобавок не окажется рядом никого, кто бы помог нам в этом... можем очутиться в больнице. Мы выйдем из строя. Недостаток душевного тепла может привести к серьезной «телесной» поломке.

Джон. Вы говорите ─ у всех у нас... Вы считаете, у каждого ребенок внутри?

Робин. Конечно! Когда я впервые прочел Боулби, я подумал, что он немного тронулся на важности материнской заботы. Но чем больше я набирался опыта, тем больше убеждался, что Боулби прав.

Джон. Значит, у кого-то внутри здоровенный ребенок, а у кого-то ─ незаметненький кроха?

Робин. Скажем так: чей-то скрытый внутри ребенок расстроен больше других.

Джон. А крутые парни? Неужели и в них по ребеночку?

Робин. Я со всякими встречался ─ у всех.

Джон. Значит, даже если «ребенок внутри» спокойненький, в случае стресса он еще как раскричится?

Робин. Да. И очень полезно разобраться, что там за «крутостью» у этих парней. Если речь о так называемых «настоящих мужчинах», то они пытаются внушить всем своим видом, что никакого младенца в себе знать не знают. И поэтому никогда о нем не заботились. Поэтому другим от них тоже ничего не получить, это настоящие злыдни. Они противостоят стрессу, сколько могут, а потом неожиданно валятся. Истинно крепкие люди признают ребенка в себе и умеют за ним присмотреть. Это такие люди могли вынести все муки в гестапо и еще поддерживали товарищей.

Джон. Кстати, техника допроса на том, наверное, и строится, чтобы растревожить «ребенка внутри»? Нагнетают напряжение, отнимают всякую возможность обрести эмоциональную опору.