Семи смертям не бывать

Как на зло, дорога из Дюртюлей, петляющая в полях, была пустынна. Но вот наконец вдали показалось облачко. Трусцой бежит лошадь. Тарахтит телега, поднимая пыль.

Выскочив изо ржи, солдаты остановили телегу. И вот перед офицером стоит невысокого роста ладный малый в новом пиджаке и в новой фуражке. Из-под полы пиджака торчит в кобуре кольт.

На возницу офицер не обращает внимания: невелика птица, сразу видно. А вот этот парень наверняка тот, кто ему и нужен. Вишь, как сразу схватился, потянулся к кольту, но быстро обмяк, понял, что сопротивляться бесполезно. Офицерские глаза сверлят Чиркова.

— Снимай кольт! — приказывает офицер.

Парень неловко отстегивает пояс и снимает с него тяжелый кольт.

— Куда едешь? — спрашивает офицер.

Он, видимо, ждет, что парень будет запираться, врать, вывертываться. Но тот с суетливой готовностью лезет в карман, достает оттуда какую-то бумажку, протягивает ему и терпеливо молчит, пока офицер не торопясь ее изучает.

— В Мензелинск послали, — наконец произносит Данилка с готовностью, словно подбадривая офицера: спрашивай, мол, пожалуйста, а я на все отвечу, как на духу.

— Зачем послали? — все еще недоверчиво спрашивает офицер.

— Для связи.

— С кем должен связаться?

— Тут видишь какое дело… Отряд наш отступает из Дюртюлей. Так вот меня и послали сказать об этом, предупредить Мензелинск. Курьер я. В голосе Данилки искренняя угодливость, как у приказчика, пытающегося всучить покупателю залежалый и не очень качественный товар. Офицер продолжает быстро, деловито допрашивать. Чувствуется, что его радует удача. Не попадись этот малый, трудно пришлось бы ему. Пойди добудь все те сведения, которые сейчас выкладывают ему.

— Сколько человек в отряде? — спрашивает офицер.

Данилка сосредоточенно, словно прикидывая в уме, размышляет.

— Человек полтораста, должно быть, есть, — наконец произносит он.

— Как вооружены?

— Э, плохо, — говорит с осуждением Данилка. — Один пулемет, да и патронов мало. — Он сокрушенно вздыхает. — Люди уходят из отряда. Разве без оружия можно? По нас-то из пушек садят, а мы.

— Что, не нравится? — удовлетворенно улыбается офицер.

— Да кому охота помирать? Хоть белый, хоть красный. Что тут говорить…

Несколько секунд офицер молчит, очевидно решая, как ему поступить с Чирковым.

— Ты коммунист? — спрашивает он у Данилки.

— Что? Да нет, какой коммунист, — трясет головой Данилка. — Беспартийный.

— Доброволец?

— Да нет же. Мобилизованный. Кому охота добровольно голову подставлять?

— Врет он, — убежденно говорит стоящий рядом солдат. — У Чеверева все добровольцы. Головорезы как есть. Пустить его в расход, и точка.

— Говорю, мобилизованный, — бурно врывается в разговор Данилка. — Вот возьмете меня к себе — пойду тоже. Кто мобилизует, туда и должен идти. На то и власть, — убежденно заканчивает он.

Офицер улыбается. Расспросить бы подробнее этого простака, да нельзя задерживаться здесь, под самым боком у Чеверева. Придется в штаб отправить. Пусть поговорят там с ним «по душам».

— Ладно, — решает он. — Отвезут тебя в. Бакалы. Там и мобилизуют.

И он подмигивает солдатам. У тех на лицах улыбки. Да, в Бакалах «мобилизуют». Не обрадуешься.

По-прежнему тянутся вдоль дороги мирные золотистые поля, по-прежнему томит и навевает дрему жаркий полдень. Так же трусит рысцой лошадка, и телега тарахтит, отмеривая версту за верстой. Может, померещилась Данилке эта нежданная-негаданная встреча на дороге? Да нет, не померещилась. Рядом с ним, свесив с телеги ноги и дымя цигаркой, сидит солдат-конвоир. Стоит Данилке пошевелиться, как солдат поворачивается к нему. Глаза у него внимательные, злые. Это он уговаривал офицера отправить Данилку в расход. «Кулацкий сынок, должно быть, набрался злости на нашего брата, — решает Данилка. — С этим ухо надо держать востро».

Данилка лежит на сене, прикрыв веки, как будто дремлет. Но мысль работает напряженно, четко. С каждым поворотом колеса все ближе к Бакалам. А там, в штабе, спасения не будет. Данилка знает: в Бакалах — смерть.

Он внимательно изучает своего конвоира — его скуластое, широкое лицо, сильные руки, сжимающие винтовку. Из-под фуражки паклей торчат светлые волосы. Солдат жмурится на солнце, довольный, должно быть, что все дальше отъезжает от Дюртюлей. Данилка бесшумно лезет в карман за кисетом. Солдат немедленно поворачивается к нему, настороженно следит за его рукой. Да, стреляный, видно, воробей. Этого легко не проведешь.

В голенище правого сапога Данилка перед самым отъездом из Дюртюлей засунул маленький браунинг. Чеверев отобрал его у пленного чешского офицера, подарил разведчику. С тех пор Данилка не расстается с этой изящной блестящей вещицей, такой безобидной на первый взгляд.

Во время допроса он ждал, что его обыщут и отнимут браунинг. И он говорил, говорил, только бы отвлечь мысли офицера от обыска. Теперь этот маленький браунинг — единственная надежда на спасение. Надо вырваться во что бы то ни стало. Пока не поздно предупредить отряд о нависшей опасности.