— Лично вам?
Несколько секунд судья выразительно смотрел на адвоката, после чего предельно вежливо произнес:
— Не забывайте, советник, что дело не только громкое, но и весьма деликатное, и чем больше я и присяжные будем знать о личности вашего клиента, тем проще будет вынести справедливый вердикт.
— Обвинение не возражает против дополнительных вопросов, — вставил прокурор.
— Кто бы сомневался, — грубовато отозвался Падда, почесывая коротенькую бородку.
— Что не так?
— Вопрос в вашу пользу, — ляпнул адвокат и тем вызвал неподдельное изумление у собеседников.
— Ваш клиент стыдится своих родителей? — осведомился судья.
— Ни в коем случае, ваша честь, он гордится ими, — тут же поправился Падда. — Но с вашего позволения, мы будем называть их «воспитывающими партнерами», поскольку мой клиент привык использовать именно этот термин.
— Как вам угодно.
— Я как раз собирался поговорить о семье обвиняемого, — торопливо произнес прокурор. — Есть вопросы, которые я хотел бы прояснить.
— Вот и проясняйте.
— Спасибо, ваша честь.
Адвокат бросил на обвинителя кислый взгляд, вернулся за стол и почти минуту шептался с Кириллом, после чего подсудимый подвинул к себе микрофон:
— Я готов отвечать на вопросы, ваша честь.
Журналисты — а именно они составляли большую часть публики — обратились в слух и приготовились делать пометки в блокнотах.
— Вы помните вашего первого воспитывающего партнера? — осведомился прокурор. — Того, кто подарил вам жизнь?
— Нет, — ответил Кирилл, продолжая смотреть на судью. Обвинителя он подчеркнуто проигнорировал.
— Вы сирота?
— Нет, поскольку все воспитывающие партнеры были для меня родными людьми, близкими духовно и физически.
— Сколько их у вас было?
— С шести до четырнадцати лет я по очереди жил с двенадцатью партнерами, которых мне подбирала Служба ювенального распределения или предыдущие партнеры через онлайн-систему «Счастливый дом». В четырнадцать лет я получил право регистрации в системе и самостоятельно выбирал воспитывающих партнеров до достижения совершеннолетия. — Кирилл выдержал паузу, выслушивая подсказку адвоката, кивнул и продолжил: — Если обвинению интересно, среди тех, кого я выбирал в партнеры, были и женщины. Все они хорошо обо мне заботились.
— А их мужья?
— Вы имеете в виду их временных равноправных партнеров противоположного пола?
— Полагаю, да, — не очень уверенно ответил прокурор.
— У одной из женщин был такой партнер, но я его не интересовал. Он предпочитал проводить время или с женщиной, или с младшими воспитываемыми партнерами. — Заминка осталась позади. Кирилл обрел уверенность и, явно рисуясь, поинтересовался: — Если хотите, ваша честь, я могу рассказать об этом подробнее.
Журналисты встретили предложение дружным, но негромким хихиканьем.
— В подробностях нет нужды, — медленно ответил судья, потирая подбородок. — По большому счету меня интересовало одно: помните ли вы свою маму?
— Как ты там оказалась, дура?
— Оскорблять обязательно?
— Учитывая обстоятельства…
— Палыч, рот прикрыл, — жестко бросил Дохлый. После чего повернулся к Анне и соорудил на лице извиняющуюся улыбку: — Мой друг превосходный профессионал, но отсутствие у него воспитания — дополнительная плата, которую вам придется платить за сотрудничество. Или не придется: если Палыч вас достал, вы имеете право расторгнуть контракт прямо сейчас. В этом случае мы оставим за собой десять процентов от аванса за беспокойство, а остальную сумму я немедленно верну на ваш счет.
Дохлый вел себя предельно вежливо, много улыбался, судя по косвенным признакам, был опытным ломщиком, рвущим любые сети на завтрак, однако Анне он почему-то нравился гораздо меньше напарника: хмурого, злого и грубого Палыча. Улыбчивый Дохлый казался легким, слишком веселым, а в Палыче чувствовались сила и несокрушимая уверенность — именно то сочетание, в котором молодая женщина нуждалась сейчас больше всего. И плевать на манеры.
Поэтому Анна качнула головой, коротко отвечая на вопрос Дохлого, и вновь повернулась к его мрачному напарнику:
— Я делала пересадку и не собиралась покидать аэропорт. Мне говорили, что такая схема безопасна.
— Беременным здесь в принципе делать нечего.
— Теперь я это знаю.
Анна ожидала еще одной «дуры», но Палыч промолчал. То ли окрик Дохлого подействовал, то ли сжалился и не стал добивать попавшую в беду женщину.
— К тому же срок был еще маленький…
— Для них — очень удачный, — вздохнул Дохлый. — Семь месяцев — вполне можно рожать. Что, собственно, вы и сделали.
— Я об этом не подумала.
— Расскажи, как все было, — велел Палыч, оставив без внимания глупое замечение молодой женщины.
Дохлый кивнул, показывая, что нужно подчиниться, и Анна приступила к рассказу, суть которого она излагала еще в самом первом письме наемникам.