– Машенько, ну не надо опять конфликтиков, – с улыбкой прервало выступавшего Робеспьеро. – А то сейчас мы все надолбим друг на друга в Amnesty и так и разойдемся, ничегошеньки не накреативив. Что ты хочешь про медведиков снять такое?
– Ну, это, я еще не придумало. – Машо и правда пыталось склеить план по ходу разговора, одновременно оценивая настроения членов совета. – Надо, наверное, показать живого медведя. Как он разевает пасть. Как размахивает когтистыми лапами. Как рвет на куски куклу. Или… Или даже… Живое существо. Не понарошку. По-настоящему.
– Что оно городит! – Васисуалия буквально подскочила с места. – Принести в жертву существо ради ролика! Да это не на пожизненное тянет, а на принудительную эвтаназию! И какое существо вы хотите умертвить? Кошку? Собаку? Крысу? То есть одного из беззащитных наших сограждан? Я немедленно долблю в Amnesty. Как вы понимаете, мои очки все записали.
– Стоп, стоп, – с улыбкой встряло в разговор Осе. – Я, кажется, знаю, кого мы отдадим на растерзание медведю. Другого медведя. Человекообразного. Одного из наших врагов. Захватим – и вперед. Или возьмем из уже захваченных.
В зале возникла пауза. Чернокожий верзила привстал, потом снова присел, опять привстал и задумчиво, будто про себя, проговорил:
– А нам за это ничего не будет?
– Ничего, – ответило секунд через десять Робеспьеро. – Начиная с завтрашнего дня асболютно ничего. Ничегошеньки.
– Как-то все-таки… Речь о военнопленном, – неуверенно проговорила офицерша в пилотке.
– А кто это такое – военнопленное? – удивленно спросил подросток в желтом парике.
– Было когда-то такое понятие, – уныло ответил пенсионер, – но теперь его нет, мы же войн не ведем…
– Так завтра война или не война? – обращаясь к председателю, пробасила дама с бородой.
– И война, и не война, – ответило Робеспьеро. – Но законы войн ХХ века на нее точно не распространяются. Я же говорю: ничегошеньки нам не будет. Какие предложения?
Осе дернул за хвост крысу, она громко запищала. Differently abled тут же откликнулся еще более истошным писком.
– У меня предложений нет, – прервал паузу чернокожий здоровяк, – но мой поручитель – за предложение Машо с дополнениями Осе.
– Другие мнения будут? – встрепенулся Робеспьеро. – Обойдемся без голосования?
Подождав секунд пятнадцать, глава рекламной конторы подытожил совещание:
– Ну что ж, завоз медведика за мной. Насчет пленного спрошу у ребяток из правительства. Сценарий и съемочки – за Машо и Осе, если они не против.
Пока члены совета директоров уныло покидали зал, Осе и Машо осадили Робеспьеро. Надо было договориться о чем-то конкретном. Самое главное, что из босса удалось выдавить аванс – на два существа целых 2000 пойнтов. Но выдадут их только завтра. Решили передолбиться в двенадцать дня. Насчет реквизитов. А вот над сценарием надо было работать уже сейчас.
Через полчаса Машо и Осе уже сидели в фудконсьюме. Кальян с легкой химозой неплохо компенсировал опостылевшую имитационную курицу и двухкилограммовый мандарин с утрированным вкусом. В торце стола был водружен домик из красного дерева, где в ожидании специального меню нервно подергивало усами Ратхаус Рато.
– Е, Васисуалия, паскуда расфуфыренная… – запив раша-колой первый кусок пересушенного имитата, начало разговор Машо.
– Старый педераст, – уставившись вдаль, ответило Осе.
– Amnesty не ссышь? Очки че не вырубил… Да и вообще тут девайсов до жопы.
– Старый педераст. Десять раз старый педераст. Срать им на нас, вот щас точно срать.
– Ага. Щас вот, щас. А потом?
– Потом не будет.
– Откуда пророчество?
– А вот Васисуалия как на войну пойдет, так и допрет все до некоторых у-у-у-умне-е-еньких, креа-а-а-ативне-е-еньких! – Осе с ехидной улыбкой воспроизвел интонации главного рекламщика Москвы.
– Да, пойдет. Прикольно будет, фифи. Он че, правда пацифист, или карьеру на этом мастырил?
– Бородатая педовка? Правда. Убитый пацифистище, еще с дореволюционных времен. Ты че, вчера родилась? Ой, родилось, прости. Умора, елки.
– Да в жопу.
– Да куда хошь. Он еще лет пятнадцать тому манифест составил – полное разоружение всех народов, запрет на применение физической силы, грубых слов и агрессивных выражений лица… Долой полицию там… В Думу шел от зелено-голубых.
– И че, не избрали?
– Видео какое-то нашли, где он семилетнего мальчика сношал. Тогда не проканало. Но через пять лет героем уже ходил, жертва эйджизма и педофилофобии. Правда, по здоровью уже не выбирался, там в организме химозы 99,9 процента.
– Ай-яй-яй! Ты че, сам химозу не абсорбишь?
– Ни стаффа.
– Да ну.
– Десять раз ни стаффа.
– А кайф откуда?
– А у меня жена, дети, пойнты – до жопы кайфу.
– Во, а туда же, существо среднего рода.
– А поди докажи, что нет? Не попался и не попадусь. К тому же меня хвостатая вонючка прикрывает. За ней как за каменной…
– Фак! Орать не надо, а? Ты точно в Amnesty загремишь сегодня, правдоруб гребаный. И вообще – мне твое Рато даже нравится. Жрет мало, пищит, все такое…
– Серая вонючка. Двести пятьдесят раз серая вонючка. Мой ее, скотину, таскай в этой клетке зассанной…