Семеро из стручка

Данные медицинских и психологических тестов Психопомп пролистал быстро — он немногое мог расшифровать в этих формулах, графиках и таблицах. Но было и другое. Интервью с родственниками. Видео с камер круглосуточного наблюдения, этого недремлющего ока, ежесекундно и бдительно следящего за каждым гражданином Земной Федерации. Видео не зарегистрировало особых отклонений, разве что Гляциолог стал реже посещать бар, Геофизик оставил свой гольф-клуб, а Сапер после многолетних неудачных попыток бросил курить. Ни экстремального спорта и травм, ни увлечения наркотиками или вирт-играми — всего того, что могло бы вызвать внезапное нарушение мозговой активности.

С родственниками интересней. Жены Гляциолога и Водителя отметили, что их мужья изменились к лучшему — стали уделять больше внимания семье. А вот супруги Механика и Сапера, наоборот, жаловались на небрежность, холодность к ним и к детям, отстраненность, черствость. Если смотреть по записям, то и в случае с Гляциологом и Водителем все было не так просто — они, несомненно, проводили с семьей больше времени, но время это тратили в основном на совместный просмотр телепередач. Ни походов на природу, ни пикников, ни школьных спектаклей, ни отдыха на венерианских курортах — всех тех маленьких радостей, которые и делают семью семьей. Так, по крайней мере, думал Психопомп, родителям которого было не до венерианских курортов. Связист, Геофизик и Буровик жили одиноко и после подписания контракта с «Ай-Бионикс» стали еще более замкнутыми.

Психопомп снова прокрутил интервью с родственниками. Холодность. Отстраненность. Черствость. Заглянув в словарь, он узнал, что синонимы к слову «черствый» — это «бесчувственный», «бессердечный» и «бездушный». Опять душа. Хоть иди в церковь и спрашивай у ксендза, что такое на самом деле эта душа. Психопомп и пошел бы, потому что привык относиться к работе тщательно и рассматривать все возможные версии, но мешал стыд: ксендз видел его каждое воскресенье на проповеди. Несомненно, все прихожане, посещавшие церковь, отлично знали, что такое душа, и Психопомпу не хотелось казаться глупее других. Ему даже подумалось, что вопрос может оскорбить старого священника. В самом деле, что человеку, не имеющему представления о душе, делать в католическом храме?

Поэтому вместо того, чтобы донимать ксендза, он решился на рискованный шаг.

Одно дело — скопировать собственный разум в носителя, хотя бы внешне похожего на оригинал. Или погрузиться в виртуальное пространство, поддерживаемое сотнями серверов, как в случае вирт-игр. Другое — попытаться проникнуть в угасающее сознание семерых человек, в их маленькую общую вселенную, всей жизни которой — на двенадцать часов и которая может рухнуть при малейшем изменении мозговых ритмов одного из семерки.

Доктор Наварра, научный руководитель лаборатории, отнесся к затее подчиненного неодобрительно, но запрещать не стал. Ярослава Пшельского поместили в стазис-контейнер, весьма напоминавший те, в которых покоились тела пациентов. Никто, кроме Лойсо, ничего не сказал, хотя все понимали — их коллега может и не вернуться. Может навеки присоединиться к семерым в их технологически совершенных гробах. А Гвид подмигнул и, заглянув через плечо подсоединяющего электроды врача, громко прошептал:

— Псих, постарайся и вправду не стать психом.

— У вас двенадцать часов, — буркнул медик, словно Психопомп и без него не знал, сколько длится цикл.

В предплечье вонзилась игла. Мир мигнул и погас, чтобы вспыхнуть ослепительной белизной.

Он вернулся и долго не мог понять, что за лица склоняются над ним, почему так тускл свет, отчего холодно в затылке и что колет кожу черепа. Колола электродная сетка, и только эта несильная боль заставила его снова поверить в реальность собственного тела.

Потому что там, в ледяной пустыне, у него не было тела. Там он парил, как дух над водами в первый день творения. Снова рухнув в собственную плоть, он в первые минуты ощутил горькое сожаление — живому человеку не познать такой свободы.

И те семеро были там. Сейчас язык не повернулся бы назвать их привычными кличками, потому что за каждой стояло лицо. Не замершее в тупой безразличности лицо в плексигласовой гробнице стазис-контейнера, а живое человеческое лицо. Гляциолог, его звали Семеном Аркадьевичем, написал письмо жене. Он отлично знал, что письмо это никогда не достигнет адресата, и все же за три часа до взрыва написал его, опустил в железный патрон и отнес в треснувший стручок посадочной капсулы, лежавшей в воронке за лагерем.

Геофизик Ральф Фарадей ушел во льды, но вернулся перед самым взрывом, чтобы быть с товарищами.

Сержио Рамирес, Водитель, поцеловал изображение уродливого медного божка, которое носил на цепочке на шее. Носил, не снимая, все двенадцать лет.