Семен Фурман. Формула счастья

Семен Фурман. Формула счастья

– Как вы думаете, в чем ваша уникальность? Чем вы отличаетесь от других?

– Думаю, что всем. Начиная с внешности и заканчивая внутренним содержанием. Всем, что во мне есть хорошего. Ну, наверное, многие люди о себе так думают, но это их личное дело.

– Внешность у вас необычная, это сказывалось на отношениях с окружающими? Как воспринимали вас в школе?

– Плохо воспринимали. Мама мне, когда я учился в четвертом классе, сделала курс уколов тестостерона, это мужской половой гормон, и в пятом классе у меня уже начала расти борода. Когда я приходил в школу, учителя говорили: «Сегодня нет родительского собрания. Чей вы дедушка?» Отвечал, что дедушка Сени Фурмана. Как-то с классом на экскурсию поехали, трамвай тронулся, а мы с одноклассником не успели. И весь трамвай закричал водителю: «Остановитесь, мужчина с ребенком не сели!» Когда я спросил у мамы, кто мне это прописал, она ответила: «Жена профессора».

– А друзья у вас были?

– Кажущиеся были. Но на самом деле друзей не было, нет и не могло быть, это уже понятно. Те, что были, потом исчезали из жизни. В санатории был у меня друг Витя. Потом я больше его не видел. В школе был другой Витя. Институтские были, один-два, но все потом пропали. Друг – это понятие единственного числа. Во множественном числе так лишь говорится, а на самом деле имеют в виду знакомых и приятелей. А друг – он может быть только один, но скорее всего его может и не быть, потому что это слишком редкое явление. Наверное, кому-то везет – есть друг на всю жизнь. А бывает друг на полжизни, а потом случается какой-нибудь совместный бизнес и оказывается, что это был не друг. А уж страшнее врага, чем бывший друг… Исключения очень редки.

– Был ли у вас в детстве свой мир, куда вы сбегали от жизненных невзгод?

– Фантазии, наверное. Сны. Когда спишь и знаешь, что это сон и можно делать все что хочешь. Там я и осуществлял свои мечты. Были сны как готовый сценарий, пьеса или роман. Во сне очень сильно работает воображение. А потом просыпаешься – и это все исчезает. Жаль, что сны очень сложно записать.

…Во сне я был суперменом. Нет, не спасал мир. Скорее уничтожал. Ну не спасать же то, что мне не нравится? Во сне я летал, совершал подвиги.

– Часть детства вы провели в Каунасе, часть – в Ленинграде. Почему?

– В Каунасе служил мой отец. Мама родилась в Ленинграде, переехала в Каунас за папой. Потом они развелись, мне было года четыре, и мы с мамой вернулись в Ленинград.

– С отцом вы продолжали общаться?

– Да, но он не принимал активного участия в моей жизни. А вот отчим все время скандалил. Если дети видят ссоры своих родителей, значит, у них будет то же самое в семье… Это грустно. К папе я иногда ходил в гости, а когда мы переехали из Каунаса в Ленинград, он приезжал два раза в год по своим коллекционерским делам и общался со мной. Папа собирал сначала монеты, награды, знаки отличия, потом уже антиквариат и все остальное. А вот отчим собирал спичечные этикетки. Об этом можно немножко почитать в моих воспоминаниях «Дедушка у меня был рыжим».

– Вы что-то унаследовали в характере от отца?

– Ну конечно! Это раньше генетику считали лженаукой. Дети наследуют от родителей все. У них те же жесты, те же интонации, те же выражения. Даже те, которые они не могли ни видеть, ни слышать. И потом, люди одной национальности имеют общие черты. У нас все в роду евреи, неевреев не замечено. Однако есть папины качества, которые я очень хотел бы иметь, но не унаследовал.

– Например?

– Папа мог остановить любую машину, даже милицейскую, попросить его подвезти, всю дорогу болтать с водителем, а потом, пожав ему руку со словами «Чтоб не обидеть…», выйти не заплатив. А как папа торговался с коллекционерами – можно в учебники заносить. Приходим, отцу нужна определенная монета, хозяин ее достает, называет цену. Ну, предположим, сто рублей. Папа говорит:

– Нет, я не возьму.

– Она гораздо дороже. И в такой сохранности, как у вас, может стоить тысячу. Смотри, сына, вот сразу видно – настоящий коллекционер. Какая коллекция, какой вкус… Нет, я не возьму.

После этого папа получал монету бесплатно.

Наверное, от мамы у меня тоже что-то есть. Я чувствую в себе и маму, и папу, и бабушку с дедушкой. Я знаю только маминых родителей, а папиных не помню. Они из Тбилиси, а я жил в Ленинграде.

– А почему вы поступили не в театральный, а в хореографический вуз?

– Никакого хореографического вуза не было. Так кто-то в моей биографии написал. Просто ошибка. Какое-то время был театральный кружок в школе, какое-то – народный театр в ДК связи. А потом мамин знакомый помогал мне готовиться к поступлению. Мы с ним занимались. Работали над басней Михалкова «Богатые впечатления». Еще на экзамене я читал «Белеет парус одинокой…» Лермонтова, «Утром в ржаном закуте…» Есенина. В общем, то, что меньше всего мне подходило. Прозу не помню какую. Кажется, ее не было вообще. А еще нужны были танец и песня. Я ничего такого, естественно, не умел.