Семейный стриптиз

– Вот и прекрасно! Свидание? – Тони прошел нако­нец в комнату и пристроился на подлокотнике.

– Угу. С мамой, – мрачно отозвалась Энджи.

– О-о-о! Мама вернулась?

Отец изо всех сил изображал безразличие, но Энджи ему провести не удалось. Рыбак рыбака… Жгучее, до от­чаяния, любопытство она теперь распознала бы под любой личиной. Энджи была почти уверена, что отец сожалеет о разводе. Родители, насколько ей было известно, не обща­лись. Натали просто-напросто вычеркнула бывшую поло­вину из жизни, но Антонио Ромаззано загадочным обра­зом постоянно оставался в курсе ее передвижений.

– Надеюсь, ты не собираешься связаться с этими… гм-м-м… убогими? Не стоило платить за юридическую школу, чтобы ты пахала на кучку иждивенцев.

– Ты и не платил, папа, – не удержалась от напомина­ния Энджи. С деньгами у Тони были особые, довольно сложные, отношения. Пройдя через бедность, позже он купался в деньгах – и старался скрывать реальное финан­совое положение от жены и дочери. Впрочем, ни ту, ни другую содержимое его кошелька не волновало, что крайне обижало главу семьи. В данный момент, несмотря на череду неурядиц, его бизнес держался на плаву.

– Тебе ничего не стоит получить место в фирме на Парк-авеню. Хочешь, помогу?

– Парк-авеню меня не интересует, папа. А что касает­ся помощи – ты мне и так помогаешь. Спасибо. – Энджи поцеловала его в щеку.

Тони неуклюже отклонился вправо, вытащил из карма­на портмоне и выдал дочери несколько банкнот.

– Ты у нас красавица. Возьми вот, на парикмахера. Может, и маникюр сделаешь?

– Спасибо, папуля. – Энджи еще раз чмокнула Тони и взяла купюры. Деньги ей не нужны, но и отца обижать не хочется: он по-другому не умеет проявлять заботу. – Что дальше? Шляпку предложишь купить?

– Ты хочешь новую шляпку? – Тони снова потянулся за портмоне. – Куплю сколько скажешь!

До того наивен, что даже смеяться грешно.

– Не нужно, папуля, это просто выражение такое. Ви­дишь ли, по мнению мужчин, женщине достаточно купить новую шляпку, чтобы ее жизнь снова заиграла красками.

– Это когда ж мужчины так думали?

– Ну-у-у… в пятидесятых, наверное.

– Ничего подобного, я эти годы помню. Твой дедушка никогда не предлагал Нане купить шляпку. Я твоей маме тоже.

– И правильно делал, – помрачнела Энджи. – Держу пари, ты поплатился бы жизнью.

Она откинулась на спину. Теплая, но противно влаж­ная поверхность дивана привычно приклеилась к свитеру. Да-да, дорогая, привыкай. Отныне твоей кожи будет ка­саться разве что выделанная шкура убитых коров. С этой тоскливой мыслью Энджи устремила взгляд на уродливые загогулины лепного потолка.

К вечеру мама будет дома – следовательно, нужно хотя бы принять душ. Поскольку вся одежда осталась у Рэйда, а напялить то дурацкое платье, в котором она была тогда в клубе, ее не заставят даже под дулом пистолета, – следова­тельно, не мешало бы купить джинсы и пару футболок. Но, боже, где взять силы все это сделать? Принять вертикаль­ное положение, потом сесть за руль, доехать до магазина. О нет! Еще и новую обитель Натали искать придется. Но ехать все равно нужно: последняя надежда осталась на маму. Натали Голдфарб поможет. Мама все исправит… иначе конец. При отце Энджи даже плакать не смела; уж очень он за нее переживал. При виде ее слез он либо сам разрыдался бы, либо разразился бы смертельными угроза­ми в адрес Рэйда.

Взгляд Энджи остановился на цветах, присланных этим сукиным сыном, называющимся ее мужем. Она не потрудилась поставить букет в воду, и головки чудных роз уже поникли, лепестки завернулись и потемнели. Букет, увядший раньше времени, – копия ее жизни. Вот так и она увянет в тридцать лет только потому, что никому не нужна.

Ладонь Тони легла ей на лодыжку, и Энджи перевела взгляд на отца.

Ты тоже хорош, папуля. Ты точно так же поступил с мамой.

– Послушай меня, дочка, – прервал молчание Тони. – Так больше продолжаться не может. Рэйд твой – избалованный, ни на что не годный мерзавец. Таким был, таким и останется. Выкинь его из головы. Ты сможешь. Он поступил… нехорошо, а то, что он все тебе рассказал, – вообще непростительно. Ты…

– То есть? – уточнила Энджи, хотя ей была отлично известна двойная мораль отца. – Хочешь сказать, что он мог бы спать с кем угодно, и все было бы о'кей, лишь бы я ничего не знала? – Она обхватила колени руками и замо­тала головой: – Нет уж! Мое счастье, что чувство вины… или идиотизм? толкнуло его на признание. Иначе я и сей­час торчала бы в Марблхеде и глотала бы ложками его вра­нье.

Ненавижу! Всех их ненавижу – и отца в том числе. Пус­тоголовые, бездушные, эгоистичные, бесчувственные него­дяи, а Рэйд – худший из их подлого полчища!