Семейные тайны

"А то что получается?- перекричал Хансултанов рокот, массивная трибуна вот-вот рухнет под напором могучей сутулой спины, и весь он нацелен на зал, который утихомирился, слушая занятный рассказ:- Ну, что за мазню иногда показывают? Этот, как его, художник! лженоватор! нарисовал ребенка, голова у него вот такая,- рукой показывает,- как яблоко, а держит в руке гранат величиной с арбуз!.." И о силе настоящего искусства - о том, как однажды стоял у картины: "Ну, вы знаете, в музее у нас, у самого входа, висит, море клокочет и волны! Смотрел я на нее,- и руки к вискам приложил, пальцами вперед, как шоры, вроде конь какой, показывает, как смотрел,- и вдруг как обрушилась на меня волна, шарахнула меня по стене!! вот это искусство!.."

Не успели.

А ведь и рисковал Хансултанов: дорого ему могла стоить история с обрезанием Муртуза. Айша пыталась тогда воздействовать: делай свое дело, но тихо. Как тихо?! Это ж свадьба! первая свадьба будущего мужчины!..

Будь что будет, рискну!.. И созвал Хансултанов сотню-другую гостей, торжества в старом отцовском доме, двор вместительный, столы по краям, музыканты, шашлыки, плов как горная гряда, и просторный круг для танцев, а среди гостей - иностранец какой-то, вернее, прибалт (а это латыш), пришел на свадьбу, ни жениха не видно, ни невесты, а потом мальчик появляется. "Вот он,шепчет ему на ухо сосед,- виновник торжества!" "Как, и уже родился мальчик?" Долго хохотали над латышом: и обрезание - это свадьба, объяснили, так принято у нас.

Проскочило, прошло: ни замечания Хансултанову, ни упрека,- уход Устаева спас, не до него было.

Как же Хансултанову проворонить такого лезгина, мастера по обрезанию? Папаха пахнет бараном, а усы от махорки порыжели,, чубук курит. А главное, безотказно орудует камышовыми приспособлениями, и вдеть не больно, и лишнее наружу, и нож острый, отвлечет малыша шуткой, глаза страшны, лучше помалкивать Муртузу, не почувствуешь даже, как кожицу срезали. И пеплом посыплет ранку, чтоб никаких заражений-нагноений, это уже много векЧэв практикуется, почище чем в клинике у опытного хирурга. А за что Хансулта-нова ругать? Какой антиобщественный поступок он совершил? Какую идеологическую диверсию? Пусть бросит камень кто безгрешен по части обряда. Да и кто не обрезан? Даже... но подробности ни к чему: и все зятья, и их дети, и тот, кто... короче, сколько лет прошло, а ничто не меняется (из заведенного), к тому же гигиена.

Сомнение не дает Айше уснуть: может, не будь ее докладной, а ведь продумала до мелочей! и ей казалось, что именно теперь! время назрело и о себе самой дать знать, и Устаева в действие привести, взорвать эту благодушную атмосферу в их ведомстве,- не получилось!

Изменение обстановки, как ушли Айшу: Аскера Никбина нигде не называют, будто нет такого поэта, Махмуда не утвердили, и он сник (вакансии по традиции занимаются не скоро: конкурс по слухам отбирает и отбрасывает кандидатуры, ждут-взвешивают, пока нежданно не объявляется претендент, о ком прежде никто не слыхивал).

- Тебе бы радоваться,- успокаивает его Аскер.

- ?

- Учреждение твое, куда ты так рвешься, в зловещем треугольнике.- И поясняет, пока Махмуд недоуменно смотрит на Аскера: - Меж кладбищем, зоопарком и тюрьмой! Можно выбирать, кому куда! (И в первое свое дежурство Махмуд услышит львиный рык, вздрогнет, так близко, будто за дверью!.. И тотчас истошно закричат обезьяны: лев рядом!)

- Эх, не то обидно, что не утвердили, а что сидит там человек, который клики от клоаки отличить не может!

- Одного поля ягоды: что клика, что клоака, за это снимать не станут!- И еще что-то в этом роде говорит Хансултанов, мысль свою развивает, а внимание Махмуда вдруг привлек сынишка Хансултанова - Муртуз: у Айши на подоконнике фиалки расцвели, подойдет незаметно к ним, раз - и отщипнет голубой цветок... Махмуд аж опешил: маленький такой палач растет у свояка - голову фиалок ноготочком срезает!.. А как сказать?! насмерть Хансултанов обидится!..

- Эх, бросить все, уйти в свою автоматику!

- А кто тебя туда возьмет? Ты ж отстал! Правда, твое изобретение действует безотказно, слышал я: муфта Махмуда! вошла в научный оборот...- И вздохнул Хансултанов: о Гиндукуше ни слова, удержаться б на Эльбрусе! Он знал, на какой стул ему садиться: третий в пятом ряду, а на сей раз почему-то (!) забыли даже пригласить в президиум.

А тут еще и Асия заявляется, впервые после всего, что случилось, вернее, Бахадур ее пригласил, благодарный ей, что она пошла с ним на заключительный вечер в школу, и этот ее визит он назовет впоследствии СМОТРОМ СИЛ СЕМЬИ в тяжелые для нее дни; встретились с Бахадуром случайно: он шел, думая, кого бы это позвать в школу, а тут вдруг Асия: "Привет сельской труженице!" "Я только на день",- будто оправдывается. "Ну да, весь край от мала до велика собирается к вам, чтоб помочь, а ты - в город!"