Семейные тайны

Удивительное дело: Асия не казалась обделенной, не какой-то отрезанный ломоть или отколовшийся осколок, уверенная, полная сил. "Не могу без дел!" - и тут же ушла и вскоре - где достала? - вернулась со свежей бараниной. "А теперь я вам такое жаркое натушу!.." - картошки не оказалось. "Мы в деревне уже попробовали молодую,- досадовала, что не привезла,- пока есть, а скоро и этот участок,- махнула рукой,- пойдет на нули",- снова выскочила, рынок рядом, быстрая, куда Лейле до нее? Да, была рабочей, стала сельским тружеником. "А у Ильдрыма,- напомнила,- все наоборот: был колхозником, стал рабочим". Хотел поправить ее: не стал, а был,- но разве Асию переспоришь? А она уже Лейле: "Не обиделась за мой укор?"

"Какой?" - удивилась та. У Асии это всегда: сначала разрушит, а потом жалко. И вспомнила дни, когда сестры были вместе и никаких путей-дорог, все дома, жив отец, никто еще не упорхнул.

А у Расула неотвязно: как было бы иначе, если бы он, а не Джанибек? И, будто споря с собой, невпопад: "Ну и что? Ведь держимся! не развалились!" А на ком держимся? И мысль, вспыхнув, погасла, вернее, не осталось и дня, чтоб продумать линию Асии и Ильдрыма, вытянуть ее, сделать стержнем. Очевидно, о том же: а как бы было иначе?..

А с Айшой Расул еще поговорит перед: "Ну, сядем на дорогу!" И Марьям, а прежде мать Расула Месме, как Лейла с Расулом выйдут, выльет им вслед воду на счастье. Но выскажется не все, что у них накопилось, проводы ведь, к чему старое ворошить?

Пир не пир, а речи были, вернее, короткие напутствия свояков, объятия -поспешны и горячи, а души и уста скованны, Аскер звонил, сожалеет (он в Доме творчества в Ялте, и только что кинолюбитель заснял его на пленку: с дамой сердца он поднимается по ступенькам), а у Махмуда пробная запись, и он заскочил на минутку, Хансул-танов увлекся, командуя: "Встать! сесть!.." - и ворвался шумно, удачливых любит, ибо сам удачлив (и грозен, но лишь Асию боится; инстинкт), и тут же трусливо бежал, как ее увидел, душно стало, Айна обнималась с Лейлой, Зулейха прижалась к сестре и расплакалась, Алию то в жар, то в холод, смотря по настроению Хансултанова, и смущенно помалкивают дети, даже Агил, пора сдерживать эмоции, уже студент, а Бахадур чуток: запомнить! чувствует, как и Агил, тревогу.

Поговорили с Айшой!..

"Тебе что? - она ему.- Легко критиковать".- А кого он критиковал? - ПОТОМУ ЧТО В ОПАЛЕ. И ПРОРОЧЕСТВУЕШЬ, МНОЖА РЯДЫ НАШИХ НЕДРУГОВ.

И О НАЦИИ СКАЖИ ЕЩЕ!

ДА, ПОЗОРЯ НАЦИЮ!

Вымолвит, выдавит Айша из себя слово, помолчит и снова скажет:

"Ну, да, два года, ТЫ СМЕЕШЬ ДАЖЕ ДНИ СЧИТАТЬ и тридцать семь дней. Нам, если на то пошло, усиленное питание выдавать надо. За вредность, а что? ТЫ ПАЛЕЦ О ПАЛЕЦ НЕ УДАРИЛ, ЧТОБ ЧЕМ-ТО ПОМОЧЬ, ЧТО-ТО СДЕЛАТЬ! БИТЬ ПО ГОЛОВЕ ЛЕГКО, А ТЫ ЗАРАЗИ НАС УВЕРЕННОСТЬЮ, ВЛЕЙ В НАС БОДРОСТЬ! ЭТО Ж ТЫ УМЕЕШЬ!..

Асия приехала специально проводить (наезжая из деревни, будет жить в квартире Расула). Не похоже на нее: молчит, не думает ни оспаривать Айшу, ни защищать Расула. Да и о чем говорить? Ясно ведь - бегут Расул с Лейлой!

"Ну, сядем на дорогу".

А когда поднимутся, чтоб идти, Айша громко, ЧТОБ СЛЫШАЛИ СТЕНЫ, скажет: "Кстати, Джанибек Гу-сейнович просил передать привет, желает тебе больших успехов!.." - Сидеть, мол,тебе в своем далеке, где медовые реки и кисельные берега!

И перед тем как сесть в такси: "Если хотите знать",- скажет Расул Айше и вдруг умолкнет, махнув рукой: может, о зеркале им сказать? или прочертить им, как на медном подносе, у Аскера Никбина видел, рыбы крест-накрест, вроде знака судьбы, или просто две рыбы рядышком, плывут и плывут: одну рыбу вам, а другую нам. Головы, хвосты и плавники - точь-в-точь; надо за надежную и крепкую цепь держаться, "как у вас", чтоб пройти через весь лабиринт.

И рыбы плывут, большие-большие головы.

Расулу мыслилось, как уехал, что он хотя и не первый в ведомстве, как Джанибек, зато на виду, и следят земляки, как парит в вышине их Расул, глядя вниз, где рыночная площадь некогда была, старая-престарая. И ратуша, бьют часы каждую четверть, и мелодичный звон колоколов катится по всем ста дорогам и через мосты с одного берега реки на другой: Горбатый, Трехъярусный и Поцелуев мост, двойник нашего.

Джанибек никогда не признается: неуютно себя почувствовал после отъезда Расула, всякие глупости ему мерещатся, перед тем как уснуть. Что? Ильдрым? Да, что-то вроде угрозы было, эта девчонка, сестра Айши, с мудреным именем,странные ж, однако, имена у этих сестер: одно суннитское, Айша, аранцы ведь такие неистовые шииты, особенно как траур по убиенному имаму Гусейну, благословенное отчество Джанибека, урезанное правда,- шахсей-вахсей, и шествуют обросшие щетиной мужи, разбивая себе спины цепями, Джанибек люто ненавидит эту отсталость, стыдно ведь, сколько спорил со старшим братом, поставщиком кадров, а тот терпелив, разные ему официальные бумажки сует, разрешено и прочее, а имя другой сестры, которая грозилась,- не вспомнит никак! - а грозить ему, когда по всем показателям ажур (?), то же, что и ущипнуть (это любимое, далекое детское) верблюда.