Семейные тайны

А потом Лейла сказала такое, что иллюзии сдуло, как пушинку ветром,очевидно, долго вынашивала: о его отце! Ну да, ведь и он слышал, как соседка приходила к ним, старая, но легкая на подъем, каждое лето то в Карпатах, то в Карелии, даже на Иссык-Куль летала, чтоб с "нашим Гей-Гелем" сравнить, как бы невзначай заметила: "Расул, а комната твоя пустует, никто ее не занял".

- Не сказала тебе соседка, какие слухи ходили в вашем доме, когда отец твой умер?

- Иванна?

- Да… Совсем не от того, о чем ты рассказывал.

- Опять какие-то глупости?

- Болезнь у него объявилась неизлечимая.

- Ну да, заражение крови. Я же тебе рассказывал, ранили в перестрелке, за знаменитой бандой гонялись, как его?..

- Марданбек? - и такой взгляд!!

- Вот-вот, я же рассказывал! - И умолк, он не раз говорил Лейле и даже в автобиографии, в скобках, правда, из года в год указывает: "Отец Салам Саламов погиб в борьбе с бандитами".

А Лейла не спеша и отчетливо:

- Потому и гангрена, что болезнь неизлечимая.

Ну вот, поговорили!

- А ты верь всякой чепухе! - Вспылил и вышел. До чего люди падки на небылицы! Кто-то новую сплетню о нем пустил!..

Шаг за шагом в который раз Расул проследил последние дни отца. В ушах его голос, сорок лет прошло, а помнит: "Никогда не напьюсь",- просит он маму, и та наливает ему чай в большую пиалу, из которой суп едят, это их излюбленное - в каждом доме! - бозбаш (баранина, горох, лук, картошка, крупными кусками. "Чтоб был бозбаш",- наказывал, уходя на службу). А потом подзывает Расула, градусник ему велит стряхнуть,- выскользнул из рук, а ртуть меж ворсинок ковра, а что дальше - провал.

Из больницы привезли мертвого, и гроб посреди комнаты на том же ковре. Приоткрыли край савана, обнажили лицо.

"Поцелуй отца в лоб",- мать все слезы выплакала, голос огрубел. И Расул несмело подошел, нагнулся и поцеловал в холодный отцовский лоб, влажный (оттаивал!).

Уже после похорон появилось траурное оповещение в газете, мать вслух прочла, и имя Расула тоже, странно прозвучало в пустой комнате, где только ковер, занимающий весь пол,- "незабвенного сына, мужа и отца Салама Саламова…", бабушка еще жива была, газета потом куда-то исчезла с другими бумагами отца.

Это их стремление, Лейлиной родни, принизить! Мол, и род его никудышный, и отец! А чуть что, вознести свое. Недолго повисели рядом его отец Салам и дед Лейлы Кудрат-киши. "Ну да, ведь вы - Аббасиды!" - шутил Расул. А сам не гордился разве?! Особенно их дедом, это ж начало начал их взлета, в любой книжке прочтешь о нем и в музее увидишь фото, и экскурсовод расскажет, как неистово бился, и это сущая правда, опытный, закаленный и вспыльчивый сын пастуха Кудрат Аббас-оглы, оттого и все они Аббасовы, с заморскими интервентами, как о том напишет и Аскер, а потом вручал ультиматум тогдашнему национальному правительству (вернее, присутствовал при вручении).

"Кто к нам примкнет, того и вознесем",- говорила Айша, оглядывая зятьев.

И вдруг пробила все толщи и вырвалась наружу мысль из далекого прошлого, сначала вроде бы игры, что у Расула - другой отец, не тот, кто умер, не оставив в жизни заметного следа, а другой.. Может, с детства отложилось в памяти, а потом знаки ожили? Расул был третьим, двое до него умерли. И после него двое родились - тоже умерли:

"А ведь очень они похожи!!"

Кто ж это говорил?.. Собрались вокруг стола, семейный альбом перелистывают, уставились на большой портрет двоюродного брата матери, вспыхнул ярко и погас августовской ночью, сглазили, сокрушалась Месме. Это из банальных - арест в поезде: отправляют в командировку и на полустанке каком или оживленной станции высаживают (с женой),- ему вышка, а жене ссылка.

Да, ни одну семью участь сия не миновала, и жертвы были в каждом доме, впрочем, и палачи тоже, ведь не обязательно с топором в руке, примитивный дедовский способ, кто-то и топорище делал, вспомнилась притча, бабушка Расула рассказывала, помнит лишь, что спорили в роще молодой и старый дуб, мало их осталось, нещадно рубит их топор. Молодой говорит, жалуется: "Топор жесток, остер, пощады не знает". А старый дуб ему в ответ: "Виноват не топор, а мы. Сила его в топорище, а оно из дуба сделано, наше, потому и рубит так крепко".

Толковала бабушка, смутно помнит Расул, и про палачей и жертвы, говоря, что жертвы - те же палачи, и они не успели первыми до топора дотянуться, "стульная, говорила, борьба", и стул при этом был для нее чем-то вроде трона или, скажем, кресла (крутящегося?):

- Это борьба за стул, кто кого одолеет, А Месме ей на это:

- Выходит, мог победить и твой племянник?

- Мог.

Месме сердилась:

- По-твоему, нет разницы между палачом и жертвой?

- Сегодня он палач, а завтра он жертва. Но жертва палачом уже не станет.

- По-твоему, что четырехглазый, что твой племянник, все одно?!

- Почем я знаю, что у них там было, когда они дорвались до власти? - Вот какая бабушка была у Расула!..

- Ну тебя!..- Месме уходила от ссоры: мать не переубедишь.