"Семейные сны"

Я тайком высунул голову и увидел следующую картину: бабка вытащила табуретку из своей комнаты и, прислонясь спиной к холодильнику, сидела у отцовской двери, судорожно вцепившись в клюку и изготовившись к бою. Отец снял протез и стоял перед ней на костылях, как всегда, в полуголом виде. Черная с проседью козлиная бородка его топорщилась, а глаза сходились к переносице, так что нос, как волнорез, разрезал глубокие морщины, со всех сторон, со лба, со щек, набегающие на него.

- Ну сиди! Сидеть у тебя есть здоровье!.. А вытереть вилки-ложки у тебя здоровья нет!

(Домашняя обязанность бабки заключалась в том, что она доставала из мойки мокрые вилки и ложки и, завернув их в полотенце, тщательно вытирала.)

Отец запрыгал на кухню, взял персик и, с видимым удовольствием вгрызаясь в его сочную мякоть, вернулся в свою комнату. Я приоткрыл дверь побольше, чтобы следить за всеми перипетиями схватки.

Бабка встала и распахнула отцовскую дверь.

- Закрой дверь! - закричал он.

- А я открою!

- А я закрою! - на отцовской кровати зловеще и пронзительно запели пружины. Минуту спустя перед носом у бабки хлопнула дверь.

Она истошно завопила в закрытую дверь:

- Ты хорошо командуешь мной! Хорошо командуешь!.. (Из-за двери раздалось неясное злобное бормотанье.) Говори... говори... Ты ж хозяин! Я подчиненный!

Дверь внезапно распахивается - бабка отшатывается от неожиданности. Отец кричит:

- Скоро будет конец?

- Скоро... скоро будет конец... Этими днями... этими днями будет конец! - пророческим тоном парирует бабка.

За окном сверкнула молния. Ворчливо прогремел гром. Крупные капли дождя ударили в стекла.

10.

Звенит звонок: жена и сын вернулись с гулянья. Они мокрые.

- Папа! папа! - подбегает ко мне Акакий и обнимает за ноги. Он весь грязный, рот черный: опять ел землю, чтобы досадить маме.

- Ты руки мыл, перед тем как его касаться? - узнает жена.

- Мыл.

- "Ручным" полотенцем вытирался?

- Ручным.

- А потом нигде не чесался?

- Нигде.

Жена, вороша мокрые волосы, уходит в ванную. Я переодеваю Акакия. Он весело болтает ногами и рассказывает про виденный самолет: "Ма-лет... У-у... Баиття..."

Бабку вдруг осенило. С непреклонным видом она подползла к ванной. Как только жена вышла, бабка потребовала категорического ответа во имя святой истины:

- Скажи правду: ты круглый хлеб резала?

- Резала!

- Ты слышал?! Слышал! Резала она хлеб! - торжествуя восклицала бабка, тыча клюкой в направлении отцовской комнаты.

- Скажи, я тебе по кухне помогаю? Ложки вытирала?

- Вытирала.

- Ты слышал?! Теперь уйду! Это ж издеватель самый настоящий. Издеватель! Убедился, что это не я! Совесть!!!

Жена включила фен. Акакий стал возить машинки, выстраивая их в затылок. Бабушка же вновь неуклюже разместилась на узком пятачке ничейной земли между двумя комнатами, кухней и туалетом, полная скорби и гнева. Я один отчетливо слышал ее риторические восклицания, чуть заглушаемые рычанием фена. Можно было подумать, что она обращается к Богу - то ли с хулой, то ли с молитвой.

- Сколько у меня болячек - а смерти нет! Когда же смерть придет?! Господи, да неужели я еще буду мучиться?! Сколько я буду мучиться еще!

Вероятно, ее совершенно не устраивало то обстоятельство, что ее речи не встречали ни малейшего отголоска. Она вновь резко раскрыла отцову дверь и заорала басом:

- Ишь ты! Тебе не на кого зло свалить! А я потерплю! Молодец, сыночек! Очень хорошо... с матерью! Как обращаются со мной... я расскажу всем соседям! (Закрывает дверь и вновь открывает.) Я резала хлеб, мерзавец! Или кто другой?! Совесть!

- Закрой дверь, я не хочу с тобой разговаривать!

11.

Вечером с работы пришла мать жены и принесла маленькие подарки. Ей крупно повезло: к ним в объединение приехала выездная торговля и мать стояла не больше двух часов. Мне она подарила пять пар отличных простых носков, а Акакию - зимние сапоги; правда, они были на пятилетнего, но в условиях перехода к рынку, когда в обувных стояли лишь похоронные тапочки да тряпичные ботинки "Прощай, молодость!", необходимо было все заготавливать впрок, по крайней мере на три года вперед.

Вообще, у матери была страсть к обуви. С вечера она начищала все ботинки, включая и наши с женой. По рассказам жены, любой летний сезон начинался с того, что мать вымывала всю осеннюю и зимнюю обувь, вытирала ее насухо, заталкивала вовнутрь куски газеты, чтобы обувь держала форму, закладывала каждый ботинок или сапог в чулок, завязывала его тесемочкой, после чего тщательно рассовывала по коробкам и отправляла на антресоли. То же самое происходило и с летней обувью к началу зимнего сезона. Так осуществлялся вечный круговорот времен года, знаменуя собой незыблемость семейного уклада.

- Добрый вечер! А почему такой запах? Откуда так несет? Я еще на лестничной площадке почувствовала... Не от кота ли рыжего... соседского? Он у нас все время рядом с дверью спит...