К последнему пролету юрист запыхался. Он остановился перед низкой дубовой дверью и несколько раз вздохнул, выравнивая дыхание.
Кавалергард взглядом спросил разрешения и парой быстрых движений щеткой уничтожил все следы пыли на сутане священника.
«Спасибо, хоть маникюр делать не заставил», - мысленно покривился отец Дмитрий. И мгновенно пожурил себя за недостойные мысли.
Невежливо являться к августейшим особам, вымазавшись в грязи.
Тяжелая дубовая дверь открылась бесшумно. За ней был личный кабинет императрицы – комната с высокими стеллажами, уставленными книгами, папками, странными сувенирами и макетами механизмов. Детали были скрыты полумраком, горело только несколько свечей в канделябре на углу громадного письменного стола. Пахло теплым воском и едва уловимо – гвоздикой и геранью.
- Ваше Величество, - поклонился отец Дмитрий пожилой даме. В золотистом свете свечей блестело шитье ее потертого мундира жандармского полковника.
Отец Дмитрий мысленно охнул. Хотелось выразиться вслух, и покрепче...
Срочный тайный вызов в Цитадель на ночь глядя и так – исключительный случай, а уж если встречает Изольда из рода Мстислава в том самом мундире, в котором завоевала корону…
Священник, конечно, промолчал. Повернулся к молодому мужчине, прислонившемуся к стене и скрестившему руки на груди. Это было вопиющее нарушение приличий – так подпирать стенку может грузчик, но не принц Империи. Поза Ульриха была напряженной, натужной, ему явно непривычно бросать вызов этикету. И одет он был не в пример торжественности своей матери – в простую рубаху и жилет.
– Ваше Высочество, - поклонился священник и ему. Чуть менее глубоко, чем императрице.
- Здравствуйте, отец Дмитрий, - наклонила голову императрица. Наследник молча кивнул.
Под глазами Изольды залегли густые тени. Она смотрела привычно прямо, только в чуть замедленных движениях проскальзывала смертельная усталость.
Из полумрака вышла фрейлина в парадном облачении. Искрился бриллиантами шифр «И» на ее платье, перекликался с аксельбантом кавалергарда, молча замершего за правым плечом Изольды. Фрейлина передала наследнику большую кожаную папку и осталась рядом с ним.
Повисло молчание. Пять человек в сердце империи стояли, не шевелясь, вокруг абсолютно чистого рабочего стола.
Говорят, обычно здесь лежат проекты, доклады, письма, другие бумаги… На одном из портретов Изольда изображена за этим столом, заваленным стопками документов.
Сейчас на полированной столешнице были только свечи.
Отец Дмитрий заметил, что Изольда несколько раз моргнула, как будто сдерживая слезы.
Огонек одной из свечей затрещал, заметался, выстрелил искоркой и погас.
- Спасибо вам всем, - подчеркнуто-спокойно сказал наследник Ульрих, - что уделили мне время в этот поздний час. Я прошу засвидетельствовать моё отречение. И прошу сохранить его в тайне до официального объявления.
Фон Раух не изменился в лице. По щеке Изольды стекла одинокая слезинка. Фрейлина судорожно вздохнула и бросила отчаянный взгляд сначала на императрицу, потом на наследника… бывшего наследника престола.
Отец Дмитрий часто заморгал.
- Святой отец, вы юрист. Специалист и по светскому, и по церковному праву. Посмотрите, пожалуйста, все ли верно составлено? – Ульрих протянул священнику бумагу. «Я, Ульрих из рода Мстислава, отрекаюсь от прав на престол Гётской Империи… как от своего имени, так и от имени всех моих детей, если такие родятся после сего дня…
Дата. Подпись.
Подписи свидетелей…»
Архиепископ Гетенхельмский, бывший двадцать лет назад юристом Синода и свидетелем отречения принца Ульриха, надолго замолчал.
Провинциал-охранитель отец Георгий подождал, а после раздраженно вздохнул:
- А дальше?
- А что дальше? - пожал плечами архиепископ. - Дальше всем известно. Через пару недель было официально объявлено об отречении. Принц Ульрих во всеуслышание заявил, что уходит, куда – не сказал. Ходили слухи, что в монахи. Народ поудивлялся и успокоился, тем более что принц пропал с концами, а оба его сына подавали большие надежды. Возникла даже версия, что он был неизлечимо болен, и решил удалиться в монастырь, чтобы избавить семью от страданий. Полный бред, конечно же.
- Как-то вы с иронией говорите, Владыка.
- Да уж, иронии через край, - архиепископ закашлялся и замахал рукой, прося воды. Через пару минут, получив новую дозу микстуры, он продолжил: