Семейка Адовых

Вместо белого пёс быстро стал красным. А тело его выросло впятеро. Надувшись, как клещ на теле жертвы, пёс послушно кивнул, как и подобает дрессированной животине, и… взорвался! Здание содрогнулось. На пол посыпался потолок и часть плиты. Баба Нюра по ту сторону упала на кровать, глядя на отклеивающиеся обои и новую порцию штукатурки на голове.

По эту же сторону пёс быстро пришёл в себя, вернул первоначальный размер и теперь лишь кашлял дымом. Говорить он не умел, так что предпочёл не комментировать происшествие. Пыль и грязь на хвосте обгорели. И он снова мельтешил им, словно пытался взлететь.

– Пытай меня семеро, новая локация! – воскликнул Даймон, поглядывая сквозь пыль в помещении на дыру в потолке. – Чур моя комната наверху.

Блоди, с тоской заглянув в пустой холодильник на кухне, достала из сумочки конфету. Шоколадную, с ореховой крошкой и помадкой. Но не успела она развернуть обертку и насладиться новым видом, войдя в зал, как Мара выскочила из-за её спины и утащила лакомство.

– Моё-ё-ё. Ы-ы-ы! – заявила дочурка.

«Дети они такие – чуть не доглядишь и сожрут последнее», – подумала мать: «надо бы, чтобы это последнее было у других. Как перенести её внимание из семьи на округу?»

Нежить, кем малютка и являлась всю свою осознанную жизнь, была равнодушна к сладкому. Ей для поддержания жизни нужно было мясо, для этого и жарили плоть на костре, чтобы привить ребёнку вкус. Ребёнок рос и пора было уходить от сырого мяса к «прикорму». Но Мара в силу юных лет пробовала на зуб всё, что могло походить на еду…

Конфета ей не понравилась. Особенно не понравился фантик. Девочка скривилась и выплюнула гадость. На плевок как раз кашлянул пудель, обрызгав своей кислотой. Снаряд тут же обратился в огненный шар. Отскочив от стены как мячик, он полетел в Даймона, который карабкался на чердак. От пламени загорелась майка на подростке. Даймона объяло огнем. И он закричал во весь голос:

– Спасибо за подсветку! Тут как раз темно. – донеслось с крыши.

Только Оспа отпрянула от огня и спряталась в длинном кармане штанов, приговаривая:

– Чего сразу огонь? Некоторые тут и шерсть носят. Не все жаростойкие.

– Что там видно? Есть что стащить или в хозяйстве приспособить? – спросила мать сына.

– Пар. Он идёт по трубам. И кто-то воет и кричит снизу.

Блоди изогнула бровь:

– Сильно кричит?

– Мучительно. На восьмёрку из десяти.

– Тогда не будем мешать. Пусть соседи развлекаются. Какие образованные нам попались люди.

– Выходит, бомонд, – пробурчала Оспа. – Давно мы не встречали таких интеллигентов. Знают городские толк в пытках и самоограничениях.

Михаэль вошёл в комнату с креслом-качалкой и застыл напротив дыры. Отверстие в потолке показалось ему идеальным. Края рваные, расходящийся трещинами по потолку и далее по стене, навевали на воспоминания о родной пещере.

Блоди тоже смотрела на потолок. Пролом вёл на чердак, виднелась часть крыши и деревянные балки. С края свисала шикарная паутина. Ажурная и в то же время мягкая и пушистая. Из такой получились прекрасные занавески, как по мнению матери семейства.

– А если и крышу разобрать, можно выть на луну прямо из дома, – радостно предложил Михаэль и запел. – Вою на луну-у-у, вою-вою. Вой со мной! Будь со мной! Пей со мной! Только почеши за под шёрсточкой.

– Давай без песен, шелудивый. Мы ещё не переехали. – грозно добавила Блоди, но едва муж сделал молящий взгляд, сдалась и почесала за ушком. От рыжей магии она не могла устоять. Знал, куда бить.

Как обычно, никто не поддерживал вокального порыва Михаэля. Семья наскучила от папкиных импровизаций ещё в дороге. Как по мнению Даймона, так лучше было слушать кашель мотора, а как по мнению Оспы, так вырвать уши и отдать на донорство. Врагам, конечно, пусть пересадят.

– А ещё дождь будет лить прямо мне на голову. – добавил в восхищении Даймон сверху. – И сыпать снег. Сквозняки, опять же, болезни, плесень. Можно поймать голубя и зажарить в паутине. Красота!

– Повезло, закалишься. Будешь говорить, какая на улице погода. – заметила Блоди, скрестив руки на груди. – А я буду висеть под крышей на гвоздике, если вздумается обратиться в летучую мышку. Говорят, когда висишь головой вниз, теряешь вес.

– Эй, никаких мам в моей берлоге. – предупредил мальчик и скрестил две палки на входе. – Сделай себе турник и веси там сколько влезет.

– О, берлога. Как много в этом слове. – погрузился в воспоминания Михаэль и повернулся к жене. – Смерть моей души, он прав в грубости своей. У каждого потенциального семейного палача должна быть своя мужская берлога. – Он улыбнулся и сблизился с женой. – Чтобы нашлась избранница, которая может её забрать.

– Ты тоже прав, мохнатик мой. Но никаких турников в доме. Весь спорт на улице. Не надо вешать в зале «грушу». Повесь лучше продавца груш. Или торговца спортивными товарами.

– Ну что ты? Я всегда могу бить людей прямо на улице. – расплылся в хищной улыбке рыжий соблазнитель чёрных сердец с чернявыми завитушками. – Обещаешь со мной поохотится в полнолуние?

– Конечно, дорогой.

Старшие Адовы обнялись, больше не в силах целый день не касаться друг друга.