Семь взглядов на Олдувайское ущелье

Но в то же время эму приходилось выполнять то, что он называл Идиотскими Обязанностями. Взрыв жестокости в Аруше оказался довольно незначительным, он был скорее направлен на то, чтобы продемонстрировать поддержку кенийским кикуйю. Поэтому отряд лейтенанта Чельмсвуда и был переправлен сюда. А затем правительству стало известно, что профессору Лики, благодаря научным открытиям которого Олдувайское ущелье получило такую известность среди жителей Восточной Африки, угрожают смертью. Принимая во внимание важность целей профессора, правительство настояло на том, чтобы приставить к нему телохранителей. Большинство людей из отряда Чельмсвуда должны были сопровождать Лики во время его путешествия к озеру Туркана. Но кому-то надо было остаться охранять музей, и лейтенанту просто не повезло, что его имя в расписании дежурств оказалось на самом верху.

Собственно говоря, это был даже не музей, во всяком случае, не такой, как те, в которые его водили родители в Лондоне. Те были настоящими музеями, а этот представлял собой двухкомнатное строение с грязными стенами, в котором находилось около сотни сделанных профессором Лики находок. Древние наконечники стрел, несколько камней странной формы, которые служили доисторическим людям инструментами, пара костей — явно не обезьяньих, но (Чельмсвуд был в этом уверен) не принадлежавших ни одному из созданий вида, к которому лейтенант относился сам.

Лики повесил на стену несколько грубо нарисованных диаграмм, показывающих, как по его мнению происходила эволюция маленьких причудливых обезьяноподобных существ в homo sapiens. Рядом висели фотографии нескольких находок, которые доктор посылал в Найроби. Казалось, что даже если ущелье и было местом рождения расы, никто не желал его посещать. Все лучшие находки были отправлены сначала в Найроби, а затем — в Британский Музей. Так что этот музей, решил Чельмсвуд, фактически был не музеем, а местом, где самые лучшие образцы временно хранились до тех пор, пока их не отправляли куда-нибудь еще.

Странно было думать о том, что разумная жизнь зародилась здесь, в этом ущелье. Если в Африке и имелось более неприятное место, его еще нужно было поискать. А так как лейтенант не признавал Книги Бытия и прочей религиозной чепухи, ему очень не нравилось то, что первыми человеческими существами на Земле могли оказаться чернокожие. Когда он был ребенком и жил в Костуолдсе, Чельмсвуд ничего не имел против чернокожих, но затем, прибыв на Британский Восток он достаточно насмотрелся на то, что они могут наделать, и был сильно напуган дикостью и варварскими обычаями местных жителей.

А эти ненормальные американцы, которые заламывают себе руки и кричат, что колониализму надо положить конец? Если бы они увидели то, что видел он на этой ферме в Наниуки, они поняли бы: единственное, что может спасти Восточную Африку от потоков крови и превращения в громадную ужасную бойню — это присутствие англичан. Между Мау Мау и американской войной определенно можно было провести параллели: и те и другие были колонизированы англичанами, и те и другие хотели добиться независимости… но на этом сходство заканчивалось. Американцы написали свою Декларацию, где выразили все, чем они недовольны, затем собрали армию и стали сражаться с британскими солдатами. Разве может это иметь что-то общее с разрубанием на куски невинных младенцев и прикалыванием котят к почтовым ящикам? Будь на то его воля, Чельмсвуд отправился бы в составе полумиллионной британской армии, стер с лица земли всех кикуйю (конечно, кроме хороших, поклявшихся хранить верность Британии) и решил бы проблему раз и навсегда.

Он сходил к шкафчику, в котором Лики держал пиво, и вытащил теплую бутылку. Марка Сафари. Чельмсвуд открыл бутылку и сделал большой глоток, после чего скривился. Ему следует запомнить, что в сафари лучше не ходить, если там приходится пить такое.

Но лейтенант знал, что однажды он будет участвовать в сафари, по возможности перед увольнением и отправкой домой. Некоторые уголки этой страны были чертовски прекрасны, с пылью или без нее, и Чельмсвуду нравилось мечтать о том, как он будет сидеть в тени большого дерева с выпивкой в руке, как слуга будет обмахивать его сделанным из перьев страуса веером, и они с белым охотником, его проводником, будут обсуждать дневную добычу и думать, куда бы им отправиться завтра. Стрельба по зверям — не самое важное, говорили бы они друг другу, главное — это охотничье возбуждение. А затем он приказал бы паре чернокожих мальчишек притащить его ванну, он бы вымылся и приготовился к обеду. Странно, почему это у него вошло в привычку называть их мальчишками — большинство из них было старше него самого.

Да, но даже если они не были мальчишками, эти люди все равно оставались детьми, которых нужно было все время направлять, приобщать к цивилизации.