Семь взглядов на Олдувайское Ущелье

- Варварство! - проворчал Оценщик.

Беллидор повернулся ко мне.

- Человек никогда не пытался поработить твою расу, Тот-Кто-Смотрит.

Интересно, почему?

- У нас не было ничего, что могло ему понадобиться.

- Ты помнишь Галактику в то время, когда в ней господствовал Человек? - спросил Оценщик.

- Я могу вспомнить, какой была Галактика, когда прародители Человека убили Бокату и Энкатаи, - честно ответил я.

- Ты имел когда-нибудь дело с Человеком?

- Нет. Человеку не было до нас дела.

- Но разве он не был настолько расточителен, что уничтожал все, что не мог использовать?

- Нет, - сказал я. - Он брал все, что ему было нужно, и уничтожал все, что ему угрожало. На остальное он просто не обращал внимания.

- Какое высокомерие!

- Всего лишь практичность, - сказал Беллидор.

- Геноцид в галактических масштабах ты называешь практичным? - воскликнул Оценщик.

- Он был таким с точки зрения Человека, - ответил Беллидор. - При подобном подходе он получал все, что хотел, при минимальном риске и почти без усилий. Подумай: эта раса, рожденная всего в пятистах ярдах отсюда, правила империей, состоявшей из более чем миллиона миров. Почти каждый цивилизованный народ в Галактике говорит на терранском языке.

- Еще бы - под страхом смерти!

- Это верно, - согласился Беллидор. - Я и не называю Человека ангелом.

Но если он был дьяволом, то очень и очень умелым.

Для меня настало время впитать третий артефакт, который Историк и Оценщик, похоже, определили как рукоятку ножа. Поскольку я уже начал выполнять свою функцию, мне оставалось только слушать рассуждения остальных.

- Принимая во внимание кровожадность Человека и его умение действовать, - сказал Оценщик, - я удивлен, что он прожил достаточно долго, чтобы добраться до звезд.

- Это удивительно в любом случае, - согласился Беллидор. - Историк мне сказал, что раса Человека не всегда была однородной, что на заре ее истории существовало несколько разновидностей этого вида. Они отличались друг от друга по цвету, вере, занимаемой территории. - Он вздохнул. - Тем не менее, он должен был научиться жить в мире со своими товарищами. По крайней мере, это говорит в его пользу.

Слова Беллидора еще звучали в моих ушах, когда я потянулся к артефакту и начал его впитывать.

***

Мэри Лики надавила на сигнальный рожок лендровера. Находившийся в музее ее муж повернулся к молодому офицеру в униформе.

- Я не могу придумать, какие инструкции вам можно дать, - сказал он. - Музей еще не открыт для посетителей, и мы находимся в добрых трехстах километрах от земель кикуйю.

- Я всего лишь выполняю приказы, доктор Лики, - ответил офицер.

- Ладно, думаю, осторожность не повредит, - признал Лики. - Найдется немало кикуйю, которые жаждут моей смерти - даже несмотря на то, что я выступил на суде в защиту Кениатты. - Он направился к двери. - Если открытия, сделанные на озере Туркана, окажутся интересными, мы сможем отправиться не позднее, чем через месяц. И в любом случае мы должны будем вернуться за десять-двенадцать дней.

- Никаких проблем, сэр. Когда вы вернетесь, музей по-прежнему будет находиться здесь.

- Я в этом и не сомневался, - сказал Лики, вышел из музея и присоединился к своей жене в автомобиле.

Лейтенант Иан Чельмсвуд стоял в дверях и наблюдал за тем, как чета Лики в сопровождении двух военных автомобилей двинулась по красноватой грязной дороге. Почти сразу машины исчезли в облаке пыли. Лейтенант шагнул обратно в здание и, спасаясь от пыли, закрыл дверь. Жара была просто невыносимой.

Чельмсвуд снял куртку и кобуру и аккуратно положил их на чехол одного из маленьких дисплеев.

Это было странно. Все виденные им картинки о природе Африки - начиная от старых фотографий немца Шиллинга и заканчивая кинофильмами американца Джонсона - привели его к убеждению, что Восточная Африка - это чудесная страна, полная зеленой травы и чистой, прозрачной воды. Никто нигде не упоминал пыли, однако, когда он вернется домой, именно пыль будет его единственным воспоминанием об этой земле.

Ну, не единственным, конечно. Еще лейтенант никогда не забудет то утро, когда раздался сигнал тревоги. Это случилось в Наниуки. Чельмсвуд прибыл на принадлежащую поселенцам ферму и обнаружил, что вся семья разрезана на кусочки, скот искалечен - почти у всех отрезаны гениталии, у многих отсутствуют уши и глаза. Но как ужасно это ни было, больше всего ему врезался в память котенок, пронзенный кинжалом и приколотый к почтовому ящику - этого зрелища ему не забыть никогда, до самой смерти. Такова была "визитная карточка" войны Мау Мау, оставленная на всякий случай, просто чтобы никто не подумал, будто весь этот ужас с людьми и животными учинил какой-нибудь безумец.

Всей этой политики Чельмсвуд не понимал. Он не знал, кто был первым, кто спровоцировал войну. Для него это не имело значения. Лейтенант был простым солдатом, выполнявшим полученные приказы, и если согласно одному из этих приказов он сможет вернуться в Наниуки и убить тех, кто учинил это зверство, тем лучше.