Семь возрастов смерти. Путешествие судмедэксперта по жизни

Дистрофия Беккера обычно передается через Х-хромосому (у женщин их две, а у мужчин только одна) от матери сыну. Дочери могут стать носителями гена и с пятидесятипроцентной вероятностью передать его каждому своему сыну, но сами редко демонстрируют какие-либо симптомы: справиться с дефицитом дистрофина их организму помогает вторая Х-хромосома. Вполне возможно, что у брата Эндрю, который так подначивал его из-за потери контроля над ногами, вскоре начнут проявляться те же самые симптомы. Этой семье понадобится помощь специалиста. Они уже потеряли одного сына. Теперь им следует выяснить, угрожает ли что-нибудь второму.

В свете диагноза Эндрю полиции пришлось отказаться от предъявления обвинений его брату. Коронеру не терпелось со всем покончить. Я позвонил ему, чтобы попросить поддержать заявление на финансовую помощь для оплаты услуг специалиста. Его реакция была предсказуемой.

— Это меня совершенно никак не касается!

Что ж, попытка не пытка.

Наконец я смог написать отчет о вскрытии Эндрю, в котором повторил рекомендацию о том, что его родным следует проконсультироваться со специалистом, поскольку болезнь могла коснуться и других членов семьи. Я сообщил в офис коронера, что хочу лично все им объяснить, и вскоре ко мне наведались родители Эндрю.

Скорбь — частый гость в моем кабинете, и тем не менее я до сих пор остался к ней уязвим.

Кабинет — это то место, где скрепки, бланки и календари помогают плавному течению повседневной жизни, только вот все они меркнут на фоне столь сильных эмоций. Я собрался с духом, чтобы быть добрым, но хладнокровным. Они пришли сюда не за неуместным сочувствием.

На самом деле мать Эндрю ужасно злилась. Его отец почти все время просидел в полной тишине. Я гадал, всегда ли он был тихоней, или же таким его сделало горе. Мать, высокая, сильная, спортивная и привыкшая добиваться своего, выплескивала свою боль, обвиняя меня. Это не были какие-то рациональные обвинения, потому что винить было некого и не в чем.

Она наотрез отказывалась признавать, что в их семье могло быть наследственное заболевание. Ни у кого из ее предков, насколько она помнила, не было никакой мышечной дистрофии.

Я согласился, что ген мог спонтанно мутировать, но указал на тот факт, что во многих случаях мышечной дистрофии Беккера в роли носителя выступает мать. Стоит ли говорить, что это еще больше вывело ее из себя? Я уговорил ее рассказать о своей семье.

Она была одной из двух сестер. У сыновей ее сестры, обоим за тридцать, не было никаких явных проблем с мышцами. Она представила это как доказательство абсурдности моей теории. Я спросил, жив ли ее отец. Она сказала, что он погиб в автомобильной аварии еще в молодости и едва его помнила.

Я попросил рассказать, что ей известно о той аварии.

Миссис Стайлер замялась.

— Мне сказали, что он допустил чудовищную ошибку: вроде бы перепутал педали и вместо тормоза нажал на газ. И прежде чем вы спросите: мой отец был абсолютным трезвенником.

Действия, из-за которых его можно было заподозрить в том, что он был пьяным, привели к его смерти. Такие вот отголоски прежних поколений. Интересно, понимала ли она сама, что история повторяется? Я очень осторожно спросил у нее, есть ли хоть малейшая вероятность, что у отца была мышечная дистрофия Беккера, оставшаяся недиагностированной.

Мое предположение не на шутку ее рассердило. Когда она успокоилась, я спросил, не было ли в ее семье других случаев неестественной смерти, может, в далеком прошлом.

На этот раз в ее голосе прозвучала нотка сомнения.

— Я всегда думала… ну моя мать говорила о каком-то проклятье, но я всегда считала, что просто мужчины в нашей семье подвержены несчастным случаям и все дело в характере. Она рассказывала о дедушке моего отца. Яркая личность. Только вот умер молодым. Свалился с лошади на скачках, хотя шел к финишу первым…

Я не специалист по генетике, и мне оставалось лишь молча слушать, как она преодолевала болезненный процесс переосмысления истории своей семьи. Порой в памяти людей остается то, как мы умерли, а не как жили, и в ее семье это явно было распространенным явлением.

В конечном счете она согласилась, что ее семье следует провериться и обратиться к специалисту.

Затем, когда они уже собирались выходить, она задала мне еще один вопрос.

— Если вы правы насчет этого гена… Есть вероятность, что он мог передаться сыну Эндрю? — спросила она.

Раз плюнуть:

— Нет.

— А что насчет Иана?

Ах. Иан был братом Эндрю. Этого вопроса я как раз и боялся.

— Такое возможно.

— Насколько?

Мне пришлось нехотя сказать ей, что с вероятностью 50 %.

— Получается, я прокляла обоих своих сыновей, — еле слышно сказала она. — Родив, я тут же обрекла их на смерть.

Я было попытался сказать, что в каком-то смысле это справедливо для каждого из нас, но она была слишком расстроена, чтобы слушать, и попросила посоветовать ей врача-генетика, что я с удовольствием и сделал.

Вскоре после этого я случайно встретился с ним, и мне выпала возможность узнать, чем все закончилось для этой семьи.