Семь верст до небес

Это были настолько эгоистичные мечты, что ей становилось стыдно. Но от своего она не отступала, ненавязчиво, но упрямо внушая Киру, что продажа дома — это просто предательство.

Кирилл в ответ на дипломатичные и тонкие намеки орал, негодующе размахивал руками и хлопал дверью, сбегая от разговора. А осенью вместо повестки в военкомат предъявил сестре студенческий билет. Ему удалось поступить на исторический в пединститут.

— Молодец, — вздохнула тогда Ольга, — только ездить-то далеко… я вот вся прямо измучилась за этот год!

— Измучилась она! — фыркнул Кирилл. — Давай объявление, и хватит уже друг друга мурыжить. В город нам надо перебираться.

Дальше тянуть не имело смысла. Оки сняли «двушку» в Кривозерье у самой железной дороги, и с тех пор Ольга научилась засыпать, даже если бы рядом шли подрывные работы.

Продажей дома занимался Кирилл, и так увлекся этим делом, что чуть было не завалил первую сессию. Зато нашел себе хобби помимо истории.

Кто мог тогда предположить, во что это хобби выльется? Он просто играл в важного дядьку, осматривал дома, беседовал с соседями, помогал землякам находить нужные варианты обмена или купли-продажи. Безвозмездно, как выражался герой одного старого мультика.

Вот и доигрался. Ни единого дня Кирилл не работал по специальности, хотя к пятому курсу у него было столько связей, что он мог бы легко устроиться в теплое и престижное местечко. Например, на местное ТВ, и передачу не мудрствуя лукаво назвали бы, допустим, «Тайны истории». Все равно каждую вторую программу провинциальные телевизионщики слизывали с ОРТ или с НТВ.

На экране Кир смотрелся бы великолепно. Смуглый высоченный красавец с яркими синими глазами — настоящий мачо, да и только. Язык у него, опять же, подвешен.

Только вот что-то не тянуло его в эту кухню.

Мог бы навострить лыжи в только что отстроенную школу для ребятишек пензенской элиты. Поговаривали, что учителям там платят очень даже пристойно. Вот и преподавал бы себе историю. Сейчас так вообще школу лицеем назвали, забор вокруг поставили и педагогов на стажировку в Москву отправляют.

Однако, и школьные будни Кирилла не привлекали. Связи свои он использовал исключительно для создания «Русского дома». И вместо телеведущего, учителя истории или профессора — чем черт не шутит?! — стал называться загадочным словом риэлтор. А потом уселся в кресло и начал руководить.

Ольга хмыкнула, забавляясь поворотами судьбы. Ей бы тоже не поверилось, если бы лет семь тому назад, когда после училища она уехала в Нижний Новгород, кто-то сказал бы, что никакой художницы из нее не получится, а получится очень даже перспективный модельер.

Что из квартиры на улице Ленина, где в гордом одиночестве она строчила наряды для местных модниц (без всякого дальнего умысла, лишь бы денег заработать), она переберется в Москву. Сначала — в полуподвал с тремя швейными машинками, шаткой гладильной доской и занавесочкой в горошек, за которой примеряла новые костюмы застенчивая девушка Надя — ее первая модель. Потом — в подмосковный городишко Лыткарино, где цены позволяли снять целое ателье. Жила Ольга здесь же, по принципу кота Матроскина «а я экономить буду!» В ее распоряжении теперь был большой гулкий цех и еще три комнатенки. Правда, с потолка сыпалась штукатурка, от стен тянуло сыростью, и модели приходилось хранить тщательно завернутыми в целлофан, а руки было помыть невозможно, потому как из крана лилось что-то совершенно невообразимое — бурое и густое.

После «Модного Десанта» появились первые инвесторы, и Ольга арендовала приличную студию на Ленинском проспекте (опять Ленин, куда ж без него?), взяла еще двух моделей, познакомилась с Тимуром — восточного вида толстячком, который очень быстро стал незаменимым помощником, и млел, когда его называли «господин администратор», — и зарегистрировала торговую марку «Бабышина». Это была девичья фамилия матери, а стало быть — и бабушкина. Она казалась Ольге звучней, чем Панина, да и прославлять отца, из-за которого мама погибла, ей не хотелось.

Последний факт нередко становился предметом ожесточенных споров между нею и братом, который никак не хотел считать отца виноватым в маминой гибели. Да, он бросил ее с двумя детьми, но Кир считал, что это не достаточно веская причина, чтобы в ответ этих самых детей оставить вообще сиротами. Ольга плакала, всегда плакала, стоило ему жестким, не своим голосом заговорить на эту тему. Ни отца, ни мать они не помнили, и каждый сам решал, кого в этом винить. Мужчину, который трусливо сбежал попытать счастья на стороне, подальше от деревенских «радостей»? Женщину, которая не смогла жить после этого?

— У вас пепел падает.

Ольга вздрогнула. И пепел снова упал на безупречный пиджак.

Мужчина, чье появление в тамбуре она пропустила за экскурсом в прошлое, смотрел озабоченно поверх очков.

— Вам нехорошо?

— Нет, все в порядке. Спасибо, — добавила она зачем-то.

Он не отводил взгляда. Вот пенек-то, сказали же — все в порядке!

— Вы очень бледная, — доложил пенек.

— Это сейчас модно, — криво улыбнулась она и прислушалась к собственной шутке, будто со стороны.