Семь цветов радуги

Зазвенел, будто приглушенный колокольчик, чей-то смех, звякнула дужка ведра, и снова все смолкло.

Стеша подошла к друзьям спокойно и неторопливо.

— Опять заблудились? — обратилась она к Бабкину, расправляя уставшие плечи.

Тимофей пробормотал что-то невнятное.

— Вас мамаша ужинать дожидается, — недовольно заметила девушка, — а вы все гуляете.

— А вы? — с усмешкой спросил Вадим.

Антошечкиной, видимо, не понравился его тон.

— У нас тут свои дела, колхозные, — сказала она. — Как-нибудь разберемся.

— Простите меня, Стеша, — мягко промолвил Багрецов, подходя к ней ближе. — Мы, конечно, в колхозных делах ничего не понимаем, но вы же сами меня учили, как отличить кукурузу от кок-сагыза.

Антошечкина насторожилась.

— Что же из этого?

— Вот я и думаю, — невозмутимо продолжал Вадим. — Можно ли в темноте перепутать участки? Ведь это кукуруза? Правда? — указал он на поле.

— Что-то я не пойму, к чему такие допросы, — уже не на шутку рассердилась Стеша.

— Я тоже не понимаю, как звено Антошечкиной оказалось на поле Буровлева.

— Покойной ночи, — резко сказала Стеша и круто повернулась. На ходу она крикнула: — Не забудьте пожаловаться Буровлеву!

Вадим хотел было остановить ее, но Бабкин помешал.

— Вот к чему приводят неумные шуточки, — прошипел он. — Дипломат!

Запустив пальцы в свою шевелюру, Вадим долго стоял, наблюдая за мелькающими в кукурузе огоньками.

Тут были и «летучие мыши», и фонари со свечками, и много карманных электрических фонариков.

Вспомнил Вадим разговор Стеши с Васютиным. Никифор Карпович тогда спросил у нее: «Больше вы ничего не придумали?» Антошечкина нашла достойный ответ, ее выдумка проста и в то же время благородна. Трудно пришлось Буровлеву: два человека из его звена больны, троих он сам разрешил послать на уборку сена. Не рассчитал парень своих силенок, вот и приходится расплачиваться. Наверное, ему и в голову не пришло, что можно продлить день, собрав в деревне фонари. Стеша оказалась изобретательней. Молодец!

Однако Багрецову было не по себе. Сейчас он встретился с чудесным примером настоящего коммунистического отношения к труду. Разве слава и почести нужны Стешиным девчатам? Тайком от всех, после тяжелого труда, от которого и спину к вечеру не разогнешь (Вадим вспомнил бочки на тележках), девушки вышли в ночь снова на поле. На «чужое» поле другого звена, которое может занять первое место в колхозе и тем самым оставить позади прославленных на весь район каучуководов! Об Антошечкиной часто писали в газетах. Неприятно, ой, как неприятно отдавать по праву завоеванное место!

«А что ты сделал? Любовался своим остроумием? — укорял себя Багрецов, все еще смотря на мерцающие огни. — Немудрено, что Стеша была раздосадована твоим вмешательством. Она не верит тебе. Думает, что ты проболтаешься Буровлеву. Она очень щадит его самолюбие. Кстати, Вадим Сергеевич, вы хотели работать в звене Буровлева? Где же ваши благие намерения?»

— Нам здесь делать нечего — прервал его «самокритические размышления» Бабкин. — Наверное, Антошечкина не очень нуждается в твоих извинениях. Идем!

Он бесцеремонно взял друга за рукав и решительно потащил к холму.

Дорогой Тимофей небрежно спросил:

— Посмотрим, что ли, новоявленную скважину? Может быть, там чудеса объясняются так же просто, как и на кукурузном поле?

— Ну что ж, пойдем, — равнодушно ответил Вадим. — Вон вешка, — указал он вдаль.

Действительно, на пологом скате холма, в самом низу, торчал куст, похожий на тонкий, будто карликовый кипарис. Вадим связал этот куст из пучков полыни. Он знал, что рано или поздно придется вернуться, для того чтобы разобраться, в чем же тут дело.

Подошли к вешке. Все на этом месте оказалось по-старому. Приподнятый дерн и дыра, самая обыкновенная дыра, каких здесь, наверное, много. Если бы не случай с поднимающимися в воздух предметами, то, честное слово, на эту дыру никто бы и не обратил внимания.

Бабкин опустился на траву и, зажмурив глаза, приложил ухо к отверстию. Вадим сидел здесь же на корточках и с любопытством наблюдал за товарищем.

Лицо Тимофея было сосредоточенное и, пожалуй, даже чуть взволнованное. Впрочем, у него волнение редко когда можно заметить. Уж очень искусно он его скрывал. Твердое убеждение укоренилось в Бабкине, что настоящий мужчина, — а он очень хочет на него походить (даже нарочито говорит басом), — так вот настоящий мужчина никогда и ни в каких случаях не выдаст того, что он в данный момент чувствует. Глазом не поведет!

— Послушай, — наконец сказал Тимофей и быстро наклонил голову товарища к отверстию.

Вплотную Вадим влез в него ухом. В первый момент он ничего не слышал. Затем стал различать какое-то шуршание, свистящий шелест, будто чистили шелковую ткань. Рассерженное гудение; как звук далекого трамвая, слилось с шелестом, и все смолкло.

— Конец, — сказал Вадим.

Бабкин наклонился поближе к отверстию, и вдруг оттуда вырвался высокий фонтан. Вода била вверх метров на пять, мощными потоками низвергалась вниз и, пенясь, исчезала в траве.