Семь цветов радуги

Впрочем, и Вадима Багрецова и Тимофея Бабкина, техников из метеоинститута, мало интересовало, почему для долговременного испытания опытной конструкции был выбран холм возле Девичьей поляны. В задачу их командировки входила проверка приборов метеостанции.

Просматривая в институте записи погоды, техники особенно тщательно следили за показаниями прибора для определения влажности воздуха. Этот прибор они монтировали сами, внесли в электронный прерыватель (основную часть конструкции) ценное усовершенствование. Однако лишь ранней весной и прошлой осенью прибор показывал кое-какую влажность. Едва же наступило лето, цифры, определяющие содержание водяных паров в воздухе, стали такими ничтожными, будто прибор положили для испытаний на горячую плиту.

И сейчас, в эту ночь, раскаленной плитой казалась земля. Она еще не успела остыть после дневного жара.

- Вон, кажется, огни зажглись, - сказал Вадим Багрецов, вглядываясь вдаль. - Пойдем на них...

- Не торопись, - как всегда важно возразил Бабкин. - Что бестолку ходить? Надо разобраться: может быть, это другая деревня?

Но Багрецов, размахивая руками, уже заскользил вниз по склону. Бабкин недовольно побрел за ним.

"Удивительное нетерпение, - размышлял он, стараясь не упасть и, главное, не потерять из виду товарища. - Парню уже восемнадцать лет стукнуло, а положения своего не понимает. - Бабкин недовольно досмотрел на длинную фигуру друга. - Ведь он же из Москвы приехал, можно сказать - "научная сила".

Тимофей невольно улыбнулся своему определению и сразу же, согнав улыбку с лица, представил себе, что вдруг кто-нибудь из колхозников узнает, как эти москвичи в трех соснах заблудились. Впрочем, даже и сосен здесь нет, заблудились в двух шагах от деревни.

Вадим Багрецов - бледнолицый, курчавый юноша в шляпе - никогда раньше не был в колхозе. Он сам признавался, что сельского хозяйства не знает, и видел трактор только в кино. Багрецова увлекали космические лучи. После того как ему удалось побывать в летающей лаборатории, он день и ночь мог вести разговоры о "мезотронах и варитронах". Что же касается Тимофея Бабкина, то случайное путешествие в летающей метеолаборатории, где он чуть не погиб от этих самых "варитронов", не вызывало у него особого желания к таким беседам.

Багрецов неожиданно остановился, снял шляпу и посмотрел на небо.

- Какие здесь неинтересные звезды. Маленькие и мутные, будто на них матовые колпаки надели. Разве такие мы видели на Кавказе? Помнишь, в прошлом году?

- Ну вот, - недовольно отозвался Тимофей. - Тебе здесь даже звезды не нравятся.

- Да и не только они, - признался Вадим. - Месяц жизни в этой деревушке меня тоже не очень привлекает... Засохнешь от тоски и безделья.

- Нас сюда не для тоски, а для дела прислали, - раздраженно заметил Бабкин.

- Ну хорошо, - согласился Багрецов. - Четыре раза в сутки мы будем проверять работу всех приборов, вести дневник, измерять напряжения и токи. Ну, а остальные двадцать часов чем ты будешь заниматься? Кузнечиков ловить на этой горе?

- Тут колхоз, найдется и для нас дело.

- Огороды полоть? - иронически спросил Багрецов.

- Хотя бы! - резко оборвал его товарищ. - Тебе полезно повозиться в земле. Не вечно витать в стратосфере. И вообще позабудь о всяких чудесах. не здесь их искать.

Багрецов обиженно замолчал. Конечно, Бабкин прав. Какие уж тут чудеса! Завтра они зайдут к секретарю комсомольской организации колхоза, предложат свои услуги. Может быть, им поручат сделать доклад о международном положении или о каком-нибудь писателе, Маяковском, например. Его стихи Багрецов знает наизусть. "Конечно, космические лучи здесь вряд ли могут кого-либо заинтересовать..." - с грустью подумал Вадим. Но он не откажется и полоть, если это понадобится...

Зеленоватые звезды стали ярче, светлячками рассыпались по небосклону. Горизонта не видно; казалось, что звезды горели на земле. Одна из них, самая крупная и лучистая, хитро подмигивала Вадиму. Она становилась то голубой, то розовой, то красной, словно рубин. Вадим закрывал глаза - звезда исчезала, вновь размыкал веки, и она уже не та - горит холодным снежным блеском.

Запретить совсем бы

ночи-негодяйке

выпускать

из пасти

столько звездных жал,

размахивая руками, с чувством продекламировал Багрецов стихи Маяковского. Бабкин досадливо крякнул, и его друг снова замолчал. "Ну, и не надо, - решил он. - Разве этот тюлень разбирается в настоящей поэзии?"

Маяковского Вадим любил страстно и горячо. На школьных вечерах, в клубе он читал его стихи и гордился тем, что никогда не изменял любимому поэту. Никогда он не выступал со стихами, принадлежащими перу других стихотворцев.

Кто знает, может быть, в этом сказывалось своеобразное юношеское чудачество, но Вадиму казалось, что этим он нарушит слово, данное самому себе еще в школьные годы. Для него, кроме "дорогого Владим Владимыча", не существовало более близкого сердцу поэта.