Семь ступеней в полной темноте

А вокруг стояли такие же беловолосые люди. Каждый с лицом кузнеца, от млада до велика. Их было ровно тридцать, по числу его лет. И каждый держал что-то в руках. По одному предмету из его комнаты.

Она же была одета в сияющую сталь и в руке ее был меч. Почувствовав рукоять в ладони, она ощутила уверенность и силы, бурлящие вулканом внутри. Было по-настоящему хорошо! Солнце играло на острых гранях… крылья не болели, а доспех совсем не тянул к земле….

Но, вдруг, что-то изменилось…. Теперь все они смотрели на нее. Меч резко потяжелел, и она увидела на нем кровь… Кровь была везде… На ее руках, на лице… брызгами был покрыт весь доспех, а ноги запачканы по щиколотку.

В глазах каждого из стоявших читалось разное…. Кто-то был зол, кто-то растерян, кто-то грустил… Алые пятна проступили сквозь их робы, окрашивая одного за другим. Они трогали себя, не понимая, что же это, смотрели на свои руки, испачканные в крови, и валились замертво наземь.

— Это не я…. Нет! Это не я — шептала она. — Я не могла… нет! Я не хотела…

Но они падали и падали, словно костяшки домино, а меч становился все тяжелей и тяжелей… Сольвейг держалась за него как за спасительную соломинку, пока не разжались пальцы.

Она пыталась поднять его, вырвать из сырой земли, но корни деревьев оплели его. А потом, ратный меч превратился в прах…. рассыпался на глазах в рыжую труху…

А люди лежали на земле, медленно умирая и взгляд каждого из низ был обращен к ней.

— Но это не я! — хрипела она оправдываясь — Я не делала этого!!!

Дева кинулась к кузнецу, который копал могилу, но он не услышал ее. Его израненные руки горсть за горстью выгребали землю из ямы… Он снова брался за меч, и остервенело копал…

Она пыталась дотянуться до него, но не могла… убегала прочь, но каждый раз возвращалась на то же место.

А он все копал и копал, а на локте его проявлялись свежие кровавые шрамы… Земля была грязна, но руки его оставались чисты, хоть и кровоточили…. А одежда его — белоснежна.

Сольвейг заглянула в яму, и голова ее закружилась… Кузнец стоял по колено в крови… Но когда он наклонялся, она уходила в землю, не оставив от себя и следа… Ноги подвели ее, стали ватными, и она полетела вниз, бесцельно хлопая крыльями…

Теплая кровавая жижа поглотила ее. Она ощущала знакомый вкус на своих губах и все нутро от этого рвалось наружу. Ее выворачивало словно бурдюк. Хотелось кричать, но она не могла.

Цепляясь за скользкие стены Сольвейг, пыталась встать, но все было зря. Она падала снова и снова, утопая в кровавой жиже. Она пыталась звать кузнеца, но не могла вспомнить его имя, хотя знала его наверняка…

Она вдруг подумала, что это кошмар и нужно проснуться… Но ничего не менялось…. Она била себя по лицу, но и это не помогало…

Когда силы оставили ее, наконец, она посмотрела вверх, в пьянящее высотой, голубое небо… И вспомнился вдруг родной дом. Сильные руки отца и лик матери, сияющий добротой…

— Простите меня все… — прошептала она, и опустив руки, безвольно погрузилась на дно.

— Вот и все — сказала она сама себе — Такой вот, красочный конец….

Но вдруг, чья-то сильная рука схватила ее за шиворот и выдернув из смердящей жижи, опрокинула на живот… Рвотные потоки хлынул наружу, освободив глотку. И она снова смогла дышать!

Жадно глотнув воздуха, дева подняла глаза, и увидела кузнеца. Он крепко держал ее за плечи, опустив головой вниз. Лицо его было хмурым, но сам он, будто светился изнутри… Неярким, мягким светом, словно затухающая восковая свеча, оставленная на окне, в лучах утренней зари.

— Прости и ты… не моя это вина… — хрипло прошептала она.

— Не твоя… — успокоил он ее — Не твоя….

К утру следующего дня Сольвейг пришла в себя. Кожа ее была бледна, а по телу гулял мороз. Лежа под кипой одеял, она никак не могла согреться. Небо было пасмурным и моросил дождь. В комнате не было никого, окна были закрыты, а у кровати стоял пустой медный таз, и тряпка с ведром.

Где-то внизу позвякивала посуда и вкусно пахло едой. Когда она проснулась в следующий раз, котелок уже стоял на столе, рядом с ней. Кузнец тоже был недалеко. Он поправлял тлеющие дрова сидя у камина. Заметив, что она проснулась он ни сказал ни слова.

— Прости меня — снова прошептала она — я не умею по-другому.

— А хочешь? — мягко спросил он.

— Хочу… наверное… — прошептала она и слезы покатились с ресниц.

Кузнец выглядел жутко усталым. Он не спал эту ночь и валился с ног. Присев рядом, он пощупал ее лоб.

— Тебе надо поесть — сказал он так же мягко.

Он помог ей сесть и налил в глиняную миску содержимое котелка. Трясущимися руками, Сольвейг пригубила ее и, пряный, дымящийся, жгучий бульон смягчил ее пересохшее горло. Тепло медленно разлилось внутри. Сначала согрелись ноги, потом потеплело в плечах. Вскоре и на лбу проступил пот.

Прикончив почти весь котелок, Сольвейг блаженно завернулась в одеяла и прикрыла глаза…

— А ты светишься в темноте…

Арон прощупал ее лоб еще раз, он был горячим. А тело ее трясло мелкой дрожью.

— Ты еще бредишь.

— Нет… — прошептала она — ты светишься….