Семь ступеней в полной темноте

– Да, немного.

Кузнец продолжал поглаживать Аделину по спине, до тех пор, пока она не перестала дрожать. Потом мягко взял ее запястья и поцеловал холодные руки. Этот жест удивил Аделину. Раньше так никто не делал. Разве что отец, когда-то очень давно. Еще в детстве.

– Аделина? У меня есть к тебе просьба.

– Да? – она вздрогнула, услышав свое имя.

– Проведай свою сестру сегодня. Боюсь, сделав больно, я окончательно испортил с ней отношения….

– Это точно… – вздохнула она, подбирая с земли часть доспеха сестры. – И меня перепугал насмерть. Наверное, не усну сегодня.

– Мне стоило подумать дважды прежде, чем что-то делать. Но, уже ничего не поправить. Прости… клянусь, я больше никогда не сделаю тебе больно.

– Ладно, – улыбнулась могучая Аделина и потрепала кузнеца по голове, – Не нужно давать такие серьезные клятвы. И потом, грань между болью и удовольствием едва различима.

Когда плечи и лицо Аделины вновь порозовели, и она окончательно взяла себя в руки, они расстались. Вечером того же дня, Арон все рассказал Сольвейг. Она, конечно, удивилась, но восприняла новости спокойно. Продолжая кормить малыша грудью, она внимательно выслушала рассказ Арона. И посоветовала ему самому успокоиться.

Какое-то время они просто молчали, наблюдая за тем, как сладко засыпает их дитя. Осторожно забрав его у Сольвейг, Арон уложил сына в ясли так, чтобы тусклый свет не попадал ему в глаза. Потом, пристроив голову на колени своей бестии, он наконец, вытянулся во весь рост.

– Так значит… осталась только Далия? – уточнила Сольвейг.

– Да. Но, похоже, я все испортил своими фокусами.

– А что ты хотел сделать?

– Не знаю. Облегчить боль….

– Получилось?

Арон пожал плечами.

– Хочешь, я поговорю с ней? Я бываю очень убедительна, когда нужно.

– Нет! – вздрогнул Арон. – Не стоит. Аделина сама поговорит с ней.

– Я пошутила, – призналась Сольвейг.

– Не смешно… – буркнул Арон.

– А как тебе вообще мои сестры?

– В каком смысле? – не понял он вопроса.

– Во всех смыслах, дорогой, – нарочито мягко пояснила она.

– Да как сказать? Каждая из них по-своему хороша, – уклончиво ответил он.

– А кто понравился больше? – не унималась она.

Арон задрал голову и всмотрелся в ее лицо. Но в нем не было ни упрека, ни сарказма, ни насмешки. Только легкая ироничная улыбка на губах.

– Аделина и Аста, – признался он искренне.

– Аста?! – Сольвейг рассмеялась. – А я больше склонялась к Фриде, или Агнете.

– О, нет… пить с ними это самоубийство. А вот Аста поразила меня. Прежде всего своей прямотой. Она отнюдь не глупа, ловит все на лету… и у нее чудовищные рефлексы! А еще удивила ее скромность во всем. И холодна она только внешне.

– Никогда не знала ее с этой стороны… но, наверное, тебе виднее. А что же Аделина?

– За ее грозным фасадом скрывается целое море заботы. Она без колебаний закроет каждого из вас своей грудью. Ну или прижмет к груди. В любом случае, это будет от души.

– Ты удивительно проницателен, – рассмеялась Сольвейг.

Наконец, Арон решился задать вопрос, ответ на который его больше всего беспокоил. Он прикрыл глаза, и выдержав длинную паузу спросил:

– Скажи, Сольвейг, а зачем вообще ты все это затеяла.

– Отец попросил. Еще немного, и ему самому пришлось бы сделать это. А возлежать с собственными дочерями, для короля последнее дело… – почти серьезно ответила она.

– Не верю ни единому слову, – отрезал он.

Сольвейг вздохнула удрученно и поняв, что от разговора не уйти, решила выдать все что на душу легло. В конце концов, если не ему, то кому же?

– Ты боишься, что во мне взыграет ревность? – прямо спросила она.

– Я как-то видел тебя в гневе, – напомнил он.

– Да, да… – согласилась Сольвейг, – Но тут другое. От части, я хотела помочь папе с мамой. Они давно хотят внуков. От части отблагодарить тебя, как следует, за все горести, что ты испытал. Ведь в твоей жизни женщины приносили лишь беды и разочарование, а мои сестры прекрасны…. Еще я хотела поделиться тобой, для того чтобы они хоть отчасти прочувствовали то, что прочувствовала я. Ведь ты уникален. Без шуток – ты ведь единственный в своем роде.

– Продолжай… – поддержал ее Арон, и тут же получил короткую затрещину.

– Ты не понял главное во всем этом. Поделившись тобой с сестрами, я хотела показать, что ты не должен зацикливаться на мне. Все что мог, ты для меня уже сделал, и я принимаю это с благодарностью. Ты не должен принадлежать только мне.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил он задумчиво.

– На мне слишком много грехов, чтобы опускаться до мелочной ревности. Когда я держу сына в руках, то невольно задумываюсь, достойна ли? Ведь на них столько невинной крови…. Ты же, в состоянии изменить этот мир. Ты должен быть открыт для всех. Ты уже сделал нашу жизнь лучше. Продолжай в том же духе. Неси свет и надежду.

– Даже так…? – он тихо встал, потер лицо руками и посмотрел в окно. Небо уже совсем потемнело, но звезд еще не было видно. Закат светлой полосой окрашивал линию горизонта.

– На мне тоже не мало крови… – возразил кузнец задумчиво.

– Тебя, как и меня мучает совесть. До встречи с тобой я и не ведала о ее существовании… – усмехнулась Сольвейг.