Семь ступеней в полной темноте

В умирающем сознании Арона пульсировало только одно. Он, наконец, осознал: всё что дорого ему в этой жизни, он обрел лишь сейчас. Внутренний голос вкрадчиво твердил ему, что все уже не важно. Это уже не его заботы. Что он ничего не сможет изменить отсюда. Он умер… Все! Спроса нет, и здесь его никто не достанет и не осудит. Но… память о Сольвейг не отпускала его сознание в темную пучину забвения. И, вдруг, этот душераздирающий крик… взорвавший темные задворки мироздания! Переполненный чудовищной болью. Ее болью.

Память быстро вернулась к нему. Вместе с осознанием того, где он находится и что происходит. Для самого Арона словно прошла вечность, но для остальных – минуты.

Убитая горем Сольвейг, не сразу почувствовала перемены. Ей показалось, что бездыханное тело немного потеплело. Крылья ее затрепетали, она взяла его окровавленную руку и прислонила к своему лицу. Но ей не показалось. Сквозь прорези, оставленные кнутом, из-под пластин доспеха струился мягкий свет. Он был слабым, но в темноте заметным. Под кожей кузнеца словно сквозь воск свечи, пробивались алые всполохи. Сольвейг затаила дыхание. Она уже видела это раньше и сомнения в ее душе сменились надеждой…

И он действительно оживал. Но ничего хорошего это не сулило.

– Арон! Арон! – паниковал голос в голове. – Что происходит? Ты нагреваешься! Ты греешься слишком быстро!

Но он не обращал на это внимания. Оживший мозг загружал в растерянное сознание последнюю картинку, которую видел. Тело кузнеца и правда становилось горячим. Сольвейг обдало жаром, и она опустила его на землю.

Мертвое тело пошевелилось. Кузнец резко сел. И так же резко встал. Его голова, руки, тело – все светилось какой-то лучистой энергией. Зрелище было жутким, но чарующим…

Ошметки ткани на его истерзанной броне задымились и вспыхнули ядовитым пламенем. Голос в голове, истошно вопивший до этого, вдруг, пропал. В сознании не осталось ничего кроме слепой злобы. Свежая кровь на его ранах запеклась и осыпалась пеплом. Порезы и ссадины на лице и руках, вспыхивали и исчезали.

Когда вернулось зрение, перед ним была только одна задача. А в памяти только одно обещание. Ничто более не имело значения. Он вновь встал между пораженной крылатой девой и крылатым коронованным великаном. Кто эти люди он понимал смутно, но точно знал, что место его здесь.

Выстрел опешившего короля оказался бесполезным. Он просто ушел мимо. Пылающий мертвец лишь проводил взглядом сгусток плазмы. Оружие вновь издало характерный свист, накапливая энергию. Нужно было совсем немного времени. Но, его у короля уже не было. Пылающий труп ринулся в бой стремительно. Король попытался взмыть в воздух, но этого не случилось. Его схватили за ногу и с силой ударили оземь. Словно кошку, пойманную за хвост. Королю обожгло ноги, но он смог высвободиться, и отскочить.

Его смертоносное оружие оплавилось и теперь, валялось на земле сломанной безделушкой. Воспользоваться кнутом король тоже не успел. Кнут отказал, едва вступив в контакт с пылающим телом. Меч стал бесполезен. Ужас и смятение пустили корни в душу крылатого монарха.... Загнанный в угол, король, судорожно озирался в поисках спасительного шанса. Но… шансов не осталось. Пылающее ненавистью тело кузнеца вцепилось в короля мертвой хваткой. Он держался сколько мог, но вскоре завопил от дичайшей боли. Жар от раскаленного мертвеца обжигал его тело, а руки, зажатые в лапах кузнеца, покрылись кровавыми волдырями. Запах паленого мяса смешался с запахом гари. Хватка кузнеца и зажженная в нем ненависть не оставили шансов королю. Ангус уже не мог кричать. Он умирал в адских муках.

Сердце Сольвейг дрогнуло подобно треснувшей плотине. Вина, жалость, любовь, стыд и снова вина – все смешалось. И эта волна, ломая все на своем пути, хлынула из глубин души, наружу.

– Не надо больше!!! – вдруг закричала она голосом, содрагнувшим души. Именно закричала, а не прохрипела, как раньше.

Она бросилась к кузнецу, который ненавистью, превратившейся в пламя, превращал ее отца в пепел. Сольвейг упала перед ним на колени.

– Это же я, Сольвейг… Хватит! Не надо больше. Ему же… больно!

В воспаленном сознании кузнеца осело лишь два слова:

"Сольвейг" и "боль".

Ненависть и злоба, словно капля воды, упавшая в раскаленный горн – без следа испарились.

Мгновение, и пламя, окутавшее кузнеца звучно схлопнулось, сменившись густым едким дымом. Черно – серое облако повалило от него, наполняя воздух мелкими тлеющими ошметками, и едкой гарью. Он разжал пальцы. Измученный, обожженный король, изнывая от предсмертных мучений, рухнул на землю. Крылья его обгорели до самого остова, волосы на лице и голове тоже. Обожженная кожа свисала лоскутами. Не было живого места на теле.