Семь столпов мудрости

Как бы то ни было, дела в Хиджазе стали из плохих еще худшими. Не было обеспечено надлежащей связи с арабскими войсками на поле боя, не было предоставлено шерифам никакой военной информации, не было предложено тактических или стратегических советов, не было сделано даже попытки выяснить местные условия и приспособить существующие материальные ресурсы союзников к их требованиям. Французская военная миссия (которую Клейтон осторожно предложил послать в Хиджаз, чтобы успокоить наших весьма подозрительных союзников, поставив их за кулисы и снабдив задачей) получила разрешение вести искусную интригу против шерифа Хуссейна в его городах Джидде и Мекке, предлагая ему и британским властям меры, способные разрушить его дело в глазах всех мусульман. Уингейт, теперь военный контролер нашего сотрудничества с шерифом, был вынужден высадить несколько иностранных отрядов в Рабеге, на полпути между Мединой и Меккой и задерживать дальнейшее продвижение воспрянувших турок от Медины. Мак-Магон, в окружении множества советчиков, смутился и дал Мюррею повод во всеуслышание заявить о его непостоянстве. Арабское восстание было дискредитировано, и штабные офицеры в Египте, ликуя, пророчили нам его близкое поражение и казнь шерифа Хуссейна на турецкой виселице.

Мое личное положение было непростым. Как капитан штаба под командованием Клейтона в отделе разведки сэра Арчибальда Мюррея, я отвечал за «распространение» турецкой армии и подготовку карт. По естественной склонности я добавил к этому изобретение «Арабского бюллетеня», секретного еженедельного отчета о ближневосточной политике; и по необходимости Клейтон все больше и больше нуждался во мне в военном крыле Арабского Бюро, крошечного штаба иностранной разведки и военных дел, который он организовывал теперь для Мак-Магона. Наконец, Клейтон был перемещен из Генерального штаба; и полковник Хольдич, офицер разведки Мюррея в Исмаилии, занял его место в нашем руководстве. Первое, что он собирался сделать — это сохранение за собой моих услуг и, поскольку он явно не нуждался во мне, я расценил это, не без дружеских подсказок, как способ держать меня в стороне от арабских дел. Я решил, что если уж спасаться бегством, так сразу. Прямая просьба получила отказ, поэтому я принялся за военные хитрости. Я начал по телефону (Генеральный штаб был в Исмаилии, а я в Каире) выражать нетерпимость к штабу на Канале. Я пользовался любой возможностью ткнуть их носом в их сравнительное невежество и непригодность в департаменте разведки (что было нетрудно!), и еще больше досаждал им литературными манерами, поправляя в их рапортах грамматические вольности[34] в духе Бернарда Шоу и тавтологии.

Через несколько дней они просто закипали при виде меня и, наконец, решили больше не мириться с моим присутствием. Я воспользовался этой стратегической возможностью, чтобы попросить десятидневной отлучки, сказав, что Сторрс отправляется в Джидду к великому шерифу по делам, и что я мог бы присоединиться к нему в увеселительной поездке по Красному морю. Они не любили Сторрса и были рады хотя бы на время избавиться от меня. Так что они согласились сразу и начали готовить к моему возвращению какое-нибудь официальное место для меня. Нечего и говорить, что я не собирался давать им подобный шанс; ибо, охотно сдав свое тело в пользование для ничтожной службы, я не решался так же легкомысленно отбросить прочь свой разум. Поэтому я пошел к Клейтону и поведал свои дела; и он дал приказ резиденции оформить телеграфное обращение в Министерство иностранных дел о моем переводе в Арабское Бюро. Министерство иностранных дел работал напрямую с Министерством обороны, и египетское командование не прослышало бы об этом до последнего момента.

Затем Сторрс и я радостно отправились в путь. На Востоке говорят, что приличной дорогой через площадь считается обход по трем сторонам, и уловка с моим побегом была в этом восточном духе. Но я оправдывал себя уверенностью в конечной победе Арабского восстания, если оно будет правильно направлено. Я был его двигателем в самом начале; мои надежды были связаны с ним. Фатализм субординации профессионального военного (интриги были неведомы британской армии) заставил бы порядочного офицера сидеть и смотреть, как его план кампании крушат люди, которые ничего в этом не смыслят, и душе которых он ничего не сообщает. Non nobis, Domine.[35]

Книга I. Открытие Фейсала