Читаем Семь столпов мудрости полностью

Тем временем мы захватывали все больше и больше турецких солдат и оружия. Пленных насчитывались уже тысячи. Некоторых мы передавали англичанам, и тогда их учитывали для статистики повторно, большинство же разместили на постой по деревням. Новости о полной победе дошли до Азрака. Днем позже приехал в своем «воксхолле» Фейсал, в сопровождении вереницы наших броневиков. Он обосновался на станции. Я явился к нему с докладом. Когда я его закончил, комната содрогнулась от слабого землетрясения.

<p>Глава 118</p>

Напоивший и накормивший своих верблюдов Бэрроу должен был поехать на встречу с Чевелом под Дамаском, где они могли бы договориться о совместном вступлении в город. Он просил нас удерживать правый фланг, что меня устраивало, потому что там вдоль Хиджазской железной дороги действовал Насир, сокращавший численность главных сил отступавших турок, непрерывно атакуя их днем и ночью. Мне все еще предстояло сделать многое, а для этого следовало остаться в Дераа на следующую ночь, наслаждаясь покоем, наступившим после ухода войск. Станция находилась на границе открытой местности, и расположившиеся вокруг нее индусы раздражали меня своей неприкаянностью. Сущность пустыни открывается, когда едешь по ней в одиночестве, как сын дороги, отрешившийся от всего мира. Эти отряды, похожие на отары медлительных овец, казались недостойными привилегии находиться в необъятном пространстве.

Мой рассудок воспринимал индийских офицеров и солдат как что-то хилое и ограниченное, как людей, которые сами считали себя посредственностями. Они были совершенно не похожи на здравомыслящих, цветущих здоровьем бедуинов. Обращение индийских офицеров со своими солдатами внушало ужас моим телохранителям, никогда раньше не встречавшимся с таким неравенством личности.

Здесь я почувствовал человеческую несправедливость; я так ненавидел Дераа, что каждую ночь спал со своими людьми на старом аэродроме. Мои телохранители по привычке о чем-то препирались у обгорелых ангаров, и в тот вечер Абдулла в последний раз принес мне рис в серебряной миске. Поужинав, я попытался на досуге мысленно заглянуть вперед, но мыслей не было, а мечты угасли, как свечи, под сильным ветром успеха. Впереди маячила наша вполне ощутимая цель, позади же было двухлетнее напряжение с его забытыми или, наоборот, прославлявшимися страданиями и лишениями. В голове роились названия, всплывавшие в памяти в превосходной степени: великолепный Румм, блестящая Петра, очень далекий Азрак, очень чистая Батра. Самых кротких и мягких взяла смерть, а какая-то резкая пронзительность остававшихся причиняла мне боль.

Сон не приходил, перед рассветом я разбудил Стирлинга и своих водителей, и мы вчетвером забрались в «Синий туман» – так мы называли летучку технической помощи на шасси «роллса» – и отправились в Дамаск по грязной дороге, которую сначала изрезали колеями, а потом и вовсе забили транспортные колонны и арьергард дивизии Бэрроу. Мы доехали до Французской железной дороги, приличной, хотя и не слишком ровной, и прибавили скорость. В полдень мы увидели вымпел Бэрроу у речки, из которой он поил своих лошадей. Мои телохранители были рядом, я взял у них свою верблюдицу и поехал к нему. Как все убежденные кавалеристы, он относился с некоторым презрением к верблюдам и как-то высказал в Дераа предположение о том, что мы вряд ли угонимся за его кавалерией, которая дойдет до Дамаска примерно за три форсированных марша.

Он удивился, увидев меня совсем не усталым на верблюде, и спросил, когда я выехал из Дераа. «Этим утром», – ответил я. «И где же вы намерены сегодня ночевать?» – «В Дамаске», – весело ответил я и поехал дальше, нажив себе еще одного врага. Меня немного мучила совесть за подобные шутки, потому что он был ко мне благосклонен, но ставки были слишком высоки, и мне было безразлично, что он обо мне подумает.

Я вернулся к Стирлингу, и мы продолжили путь. В каждой деревне мы оставляли записки для британских авангардов с указанием, где мы находились и насколько далеко от нас противник. И Стирлинга, и меня раздражала осторожность продвижения Бэрроу: его разведчики разведывали пустые долины, взводы старались оседлать каждый пустынный холм и скрытно пробирались по вполне дружественной территории. Это подчеркивало разницу между нашими решительными действиями и неуверенными приемами ведения нормальной войны.

Никаких критических обстоятельств не могло возникнуть до Кисве, где мы должны были встретиться с Чевелом и где наша дорога подходила близко к Хиджазской железной дороге. На ней были Насир, Нури Шаалан и Ауда со своими племенами, по-прежнему не дававшими покоя четырехтысячной колонне турок (в действительности их было почти семь тысяч), замеченной нашим аэропланом вблизи Шейх-Саада три дня назад. Они сражались непрерывно все это время, пока мы практически отдыхали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии