Семь столпов мудрости

Я посмотрел в бинокль вдоль линии и увидел, что мудоварский патруль неуверенно возвращается к линии навстречу беглецам с поезда, со всех ног удиравшим на север. Бросив взгляд в южном направлении, я увидел, как тридцать наших людей неслись галопом на верблюдах, голова к голове, к нам, чтобы разделить добычу. Заметив это, турки крайне осторожно последовали за ними, открыв залповый огонь. Стало ясно, что получасовая передышка закончилась и теперь над нами нависла двойная угроза.

Я спустился к месту разрушения, чтобы посмотреть на результаты взрыва. Моста не существовало. В провал вместе с ним ушел первый вагон, заполненный больными. Убиты были все, кроме троих или четверых. Трупы и умирающие сгрудились в разбитом конце вагона в кровавую кучу. Один, еще живой, выкрикивал, как в бреду, одно и то же слово – «тиф». Я намертво заклинил дверь и оставил их в покое.

Разбитые следующие вагоны сошли с рельсов. Рамы некоторых из них были непоправимо искорежены. Второй паровоз представлял собою груду дымящегося железа. Его ведущие колеса были выворочены кверху вместе с боковиной топки. Буквально располосованные кабина и тендер валялись среди нагромождения камней разбитой мостовой опоры. Этот паровоз уже никогда не побежит по рельсам. Передний пострадал меньше, хотя полностью сошел с рельсов и лежал на боку с разнесенной в щепки кабиной машиниста. Однако пар оставался под давлением, и ходовая часть была в порядке.

Нашей главной задачей было разрушение локомотивов. У меня была с собой коробка пироксилина со шнуром и детонатором на боевом взводе, чтобы гарантировать срабатывание. Я закрепил ее на наружном цилиндре паровоза. Было бы лучше – к котлу, но оттуда с шипением выходил пар, и я опасался общего взрыва, который смел бы моих людей, подобно муравьям, копошившимся над добычей. Но они не прекратили бы грабеж до прихода турок. Тогда я поджег шнур и за полминуты его горения с трудом отогнал грабителей от паровоза. Прогремел взрыв, разнесший вдребезги цилиндр, а заодно и ось ведущих колес. Я засомневался в том, что размеры разрушения были достаточны, но впоследствии турки пришли к выводу, что этот паровоз непригоден для восстановления, и выбраковали его.

Долина выглядела фантастически. Арабы, казалось, посходили с ума. С непокрытой головой, полуголые, они с криками носились на огромной скорости, стреляя в воздух, вцепляясь друг в друга ногтями и пуская в ход кулаки, набрасывались на платформы, метались взад и вперед с огромными узлами, которые вспарывали здесь же у рельсов, уничтожая то, что их не интересовало. Поезд был заполнен беженцами и больными людьми, добровольцами, ехавшими на работу во флот Евфрата, семьями турецких офицеров, возвращавшимися в Дамаск.

Кругом валялись десятки ковров, матрацев и цветастых стеганых одеял, кучи покрывал, самой разнообразной мужской и женской одежды, халаты, продукты, украшения и оружие. С одной стороны насыпи собрались тридцать или сорок близких к истерике женщин с непокрытыми лицами, рвавших на себе одежду и волосы и пронзительно кричавших как безумные. Не обращая на них внимания, арабы продолжали раскидывать домашний скарб, до отказа набивая награбленным добром свои мешки. Верблюды стали общей собственностью: каждый грузил на ближайшего верблюда столько, сколько тот мог нести, давал хороший пинок, отправляя его на запад, а сам продолжал грабить.

Увидев, что я ничем не занят, с воплями обступили меня женщины, взывая к милосердию. Я уверял их, что все будет хорошо, но они не отставали, пока меня не вызволили их мужья. Они тумаками прогнали жен, а сами обнимали мои ноги почти в агонии от страха перед скорой, как им казалось, смертью. Один турок расплакался – отвратительное зрелище. Я, как мог, отгонял их пинками босых ног и в конце концов избавился от просителей.

Потом ко мне обратилась группа австрийских офицеров и унтеров с просьбой об их расквартировании. Я отвечал им на своем сбивчивом немецком, после чего один из них по-английски попросил вызвать к нему врача, так как был ранен. У нас врача не было, впрочем, это не имело значения: он уже умирал. Я сказал им, что турки через час вернутся и позаботятся о них. Но раненый умер до их прихода, как и большинство других. Это были инструкторы по обращению с новыми горными гаубицами «Шкода», командированные в Турцию во время хиджазской войны. Между ними и моим телохранителем возник какой-то спор, и один из них выстрелил из пистолета в юного Рахайля. Мои разъяренные люди тут же уложили их всех, кроме двоих или троих, прежде чем я успел вмешаться.