Читаем Семь столпов мудрости полностью

Это сообщение заставило нас действовать молниеносно. В один момент мы перебросили вьюки через спины верблюдов и двинулись по усыпанным круглой галькой склонам, поросшим густыми зарослями полыни. У нас в руках был горячий хлеб, и, когда мы его ели, к нему примешивался привкус пыли, поднимаемой нашим большим отрядом. В неподвижном вечернем воздухе здешних гор малейшая мелочь очень остро действовала на чувства: при движении большой колонной, как это было с нами, передние верблюды поддавали ногами ароматные, пропыленные ветки кустов, благоухание которых поднималось в воздухе и повисало в дымке, дрожавшей над дорогой.

Склоны гор, поросшие полынью, лощины, поражающие обилием более сильной, более роскошной растительности, создавали впечатление, что мы ехали в ночи по хорошо ухоженному саду и что эти разнообразные ощущения являются отзвуком невидимой глазу красоты бесконечных цветочных клумб. Малейшие звуки здесь также были очень хорошо различимы. Шедший впереди колонны Ауда внезапно запел, и солдаты то и дело подхватывали слова его песни – с сознанием величия событий, с трепетом, наполняющим сердца людей, идущих в бой.

Мы ехали всю ночь, а с рассветом спешились на гребне гор между Батрой и Абу-эль-Лиссаном, откуда в западном направлении открывалась восхитительная панорама зеленой с золотом Гувейрской равнины с высившимися на горизонте красноватыми горами, за которыми скрывались Акаба и море. Вождь думаньехов Касим абу Думейк с тревогой ожидал нашего прибытия в окружении своих крепко побитых сородичей, чьи напряженные серые лица были покрыты кровоподтеками после вчерашнего сражения. Они сердечно приветствовали Ауду и Насира. Мы спешно разработали планы первоочередных действий и разошлись для работы, хорошо понимая, что не сможем двинуться на Акабу, пока турецкий батальон удерживает перевал. Если нам не удастся его оттуда выбить, два месяца наших усилий и риска можно будет считать пропавшими впустую и не принесшими никаких плодов.

К счастью, бездарность командования противника подарила нам незаслуженное преимущество. Пока турки мирно спали, мы, оставаясь незамеченными, опоясали лощину широким кольцом и начали непрерывно обстреливать их позицию у подножия склонов и под скалами у самой воды, надеясь спровоцировать турок на атаку, которую им пришлось бы вести, преодолевая подъем в гору. Тем временем Зааль отправился с конниками к проходившим по равнине телеграфной и телефонной линиям и перерезал их, оставив без связи Маан.

Так продолжалось весь день. Было дьявольски жарко – жарче, чем когда-либо за все время моего пребывания в Аравии, а состояние тревоги и постоянное движение делали эту жару особенно несносной. Даже кое-кто из привычных бедуинов не выдерживал жестокого пекла и заползал под скалы, а иных приходилось переносить туда, чтобы они могли набраться сил в тени. У нас не хватало людей, и солдаты постоянно перебегали с одного места на другое, чтобы занять новую позицию, удобную для отражения очередного натиска турок. Мы задыхались от перебежек по крутым склонам, ноги путались в траве, словно цеплявшейся за лодыжки невидимыми упрямыми руками. Выступавшие над землей острые края известняка рвали нам ноги, и задолго до наступления вечера наиболее активные солдаты с каждым шагом оставляли на камнях ржавые следы крови.

Раскалившиеся на солнце и от беглой стрельбы, винтовки обжигали руки; под конец дня нам уже приходилось беречь патроны, рассчитывая каждый выстрел. Камни, к которым мы приникали, прицеливаясь, обжигали грудь и руки, с которых потом лоскутами сходила кожа. Нас мучила жажда, но воды у нас почти не было. Солдаты не могли принести ее с собой в достаточном количестве из Батры, и если уж было невозможно напоить всех, то справедливо, чтобы не пил никто. Мы утешались мыслью о том, что противнику в замкнутой со всех сторон долине жарче, чем нам на открытых ветру высотах; к тому же это были белокожие турки, не приспособленные к жаре. Мы вцепились в них, и им дорого обходилась любая попытка перегруппироваться, сосредоточиться на нужной позиции или уйти. Ничего серьезного они не могли этому противопоставить. Мы быстро перемещались непредсказуемыми бросками, оставаясь недосягаемыми для турецких пуль, и даже посмеивались над пытавшимися нас обстреливать небольшими горными орудиями. Снаряды проносились над нашими головами и разрывались в воздухе далеко позади.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии