Воспоминания о той ночи, жестокие, мучительные, воскресли в памяти так ясно, как будто все случилось вчера. И воздух кафе, пропитанный вкусными ароматами кофе и выпечки, вдруг показался затхлым, как в давно не проветриваемом помещении, с примесью запахов пыли, отсыревшей побелки и гнили. Но, увы, Ада все помнила ясно лишь до того момента, как решила вернуться за Раей, а что случилось дальше, так и осталось загадкой. И сколько ни пытались ее «разговорить» потом, сколько ни расспрашивали, она не могла дать ответа. Аду, с широко открытыми глазами, обнаружили сидящей на пороге комнаты, но она не реагировала ни на слова, ни на свет – в подобной странной прострации она пробыла еще сколько-то дней. Тот период остался в ее памяти неясным, размытым, как вид из окна во время дождя. Спустя время, когда она более-менее пришла в себя, ей сообщили, что Раю обнаружили в той же комнате мертвой, но тайну ее загадочной смерти раскрыть так и не смогли. Объяснения пытались добиться от Ады. Но кто бы помог ей самой…
И чего добивается от нее Вовчик спустя пятнадцать лет, если она так ничего и не смогла вспомнить ни тогда, ни потом? Ада придвинула к себе папку, но, так и не решившись ее открыть, достала вместо этого телефон и набрала номер начальника службы безопасности.
– Сереж, мне срочно нужна информация по одному человеку – все, что сможешь нарыть.
И сообщила Писаренкову все, что знала о Владимире. Сделала она так по укоренившейся привычке: предпочитала всегда прощупывать почву перед тем, как начинать сотрудничество с кем-либо. Как ей повезло в том, что в ее ближайшем окружении есть люди, которым она может полностью доверять! Незаменимый Сташков и Писаренков, мимо которого даже мошка не пролетит не идентифицированной, но, надо признать, не ее личная заслуга – знакомство с этими людьми. «Знакомься, Адочка… Это – твои ангелы-хранители», так сказал ей
Ада подняла руку, подзывая официантку, расплатилась по счету, не забыв оставить щедрые чаевые, и, захватив папку, направилась к выходу. Решила внимательно посмотреть материалы не здесь, в незнакомом месте, а в родном кабинете, где само молчаливое присутствие за одной стенкой – Сташкова, а за другой – Писаренкова вселит в нее спокойствие и уверенность. Чего уж скрывать, рассказ Вовчика если не напугал, то встревожил не на шутку, а в офисе она чувствовала себя как в надежной крепости.
Ада не стала возвращаться к машине, села в метро и поехала с двумя пересадками на работу. Папка, которую она держала под мышкой, жгла раскаленным железом, и девушка сунула ее в пакет к купленному у старушки рукоделию. «И зачем мне теперь все эти носки? – пронеслось вдруг в голове. – Столько и за всю жизнь не сносишь, а мне, возможно, осталось совсем немного – подарить часть Сташкову и Писаренкову, и секретарше тоже?..» Но мысль эта категорически не понравилась: неужели она так быстро сдалась? Нет. Предупреждения Вовчика она примет к сведению, но впадать в панику не станет. А будет действовать, бороться за то, чтобы жизнь ее оказалась такой долгой, что пригодились бы ей все эти носки. Почему-то все другие важные вещи, за которые она цеплялась раньше, ушли на задний план, уступив первое место рукоделию незнакомой бабушки. Впрочем, спроси Аду, что она имеет в виду под таким обобщающим и пафосным определением, как «важные вещи в ее жизни», она не смогла бы назвать ничего, кроме работы. Ею она заменила все, что могло бы стать для нее первостепенным, и сделала это осознанно, и только сейчас, когда возникла угроза ее жизни, впервые засомневалась в правильности сделанного ею выбора. И тревожно стало не только от нависшей опасности, но и от осознания того, что живет она как-то неправильно: как робот, лишенный человеческих желаний и стремлений.
Правду говорят: родные стены помогают – едва она переступила порог офиса, как тревоги и страхи, атаковавшие ее дорогой, остались за дверью. Ада поздоровалась с поднявшейся ей навстречу секретаршей и попросила ту никого не пускать к ней и все звонки переводить на Сташкова.
В кабинете Ада решительно бросила папку на стол и, с удобством расположившись в кожаном кресле, приступила к чтению собранного Вовчиком материала.
Ей понадобилось двадцать минут, чтобы просмотреть содержимое. Читать ксерокопии газетных вырезок и распечатки из Интернета было неприятно, но не из-за подробностей, которые как раз отсутствовали (информация о гибели той или иной девушки преподносилась скупой сводкой), а потому, что видеть подтверждение гибели тех, с кем она когда-то делила жизнь, было тяжело, да и с каждой прочитанной заметкой осознание нависшей опасности становилось все весомее. Перебирая бумаги, Ада то и дело ежилась, как от сырого холода, и не могла отделаться от ощущения, что спускается по разрушенным ступеням, касаясь ладонями осклизлых стен, в глубокий темный подвал.