Семь снов черного кота

 - Не знаю, — пожал плечами Рауль, — Спросите об этом доктора Шредера, когда будете у него на приеме.

 

 * * *

 

 - Вы знаете Мухин, я тут вчера посмотрел вашу историю болезни, — доктор Шредер вытащил из ящика стола все ту же толстую тетрадку, — и назначил вам кое–какие процедуры!

 - Не надо, — сходу отказался Витька, — знаю я ваши процедуры! Вы хотите, чтобы я как фельдфебель Шульц таращился пустыми глазами в потолок и пускал слюни?

 - Отто Шульц это совершенно особый случай! Электрошок для него просто спасение, он дает ему возможность хотя бы на время забыть тот осенний день 1918 года, когда французский снаряд угодил в сарай, где он вместе со своими солдатами отдыхал после боя. Потому что когда он это вспоминает, то впадает в депрессию и пытается свести счеты с жизнью.

 В тот вечер, проходя мимо дощатого деревенского сортира, фельдфебель Шульц увидел одного из своих солдат вцепившегося двумя руками в свои штаны.

 - Что случилось ефрейтор? Почему не отдаете честь? — спросил он.

 - Извините, господин фельдфебель, я не могу, — ответил солдат, — Я случайно уронил свой ремень в очко, и теперь мои брюки…

 - Утеря казенного имущества тяжелейший проступок! Ступайте в сортир и делайте что хотите, хоть ныряйте туда, но без ремня не возвращайтесь!

 Звали этого ефрейтора, как я думаю, вы уже догадались Адольф Гитлер. Таким образом, фельдфебель Шульц мог изменить ход мировой истории, но не судьба!

 А что касается вас Мухин, то я думаю применять электрошок пока рано, можно ограничиться методом сенсорной депривации.

 - А что это? — настороженно спросил Витька.

 - Не пугайтесь, это не больно! — улыбнулся врач, — Вас поместят в специальную звуко–и светонепроницаемую камеру…

 Тут зазвонил телефон. Доктор снял трубку, сказал «сейчас приду» и повернулся к Мухину.

 - Я вернусь через пять минут, а вы пока не скучайте и обязательно дождитесь меня.

 Он сунул тетрадку в стол и вышел из кабинета.

 Упустить такой шанс Витька просто не имел права. Он встал, обошел стол вокруг и осторожно выдвинул ящик. Никакого пистолета в столе не было, только все та же пухлая тетрадь. Мухин машинально открыл ее:

 

 «…Сегодня я, наконец, окончательно уверился в том, что я сошел с ума. Это единственно возможное объяснение того, что происходит со мной в последние дни. Но лучше все по порядку.

 Проснувшись неделю назад рано утром, я обнаружил, что я это вовсе не я. То есть тело–то вроде было мое, руки и ноги, пожалуй, тоже, но вот голова… с головой творилось что–то странное. Во–первых, я долго не мог понять, где я — обои в цветочек и потолок с желтым пятном похожим на Мадагаскар мне ни о чем не говорили.

 Рядом с кроватью стоял стул, на нем лежали джинсы и рубашка — тоже явно не мои. Я встал, надел чужую одежду (не ходить же голым!), вышел в коридор, так же незнакомый, зашел в ванную и тут в зеркале впервые увидел себя. Быть может, это звучит нелепо, но это было действительно так — человека, который смотрел на меня из зеркала, я видел впервые. У незнакомца было узкое худое лицо, тонкий хрящеватый нос и темные волнистые волосы, в то время как у меня всегда были… И тут я с удивлением осознал, что понятия не имею какие у меня раньше были волосы, нос, лицо! Я вообще не помнил ничего о себе, даже собственного имени! Как будто кто–то мокрой тряпкой протер мой мозг, словно школьную доску после урока.

 Несколько минут я тупо стоял перед зеркалом, вглядываясь в свое отражение и мучительно пытаясь сообразить, что же это со мной? Так ничего и не поняв я плеснул на лицо холодной водой и вернулся в комнату.

 И тут странная мысль пришла мне в голову: если мое «Я» это информация, записанная в моем мозгу, и теперь эта информация непонятно каким образом стерлась, то получается, что меня уже нет, я вроде как умер? Или не умер? Ведь я хожу, слышу, вижу, думаю, наконец! «Я мыслю, следовательно, я существую!» Кто же это сказал? Ах да Декарт! Вот черт, Декарта помню, а себя не помню!

 Я перерыл все ящики в шкафу и письменном столе, в надежде найти хоть какие–нибудь документы, удостоверяющие мою личность, но нашел лишь бумажник с небольшим количеством денег, да записку с телефоном какой–то Светы. Это, конечно, была хоть и слабая, но зацепка, и я тут же набрал номер:

 - Алло! — ответил заспанный женский голос.

 - Света? — спросил я.

 - Да, а кто говорит?

 «Хотел бы я и сам это знать!» — подумал я, а вслух произнес:

 - Ты что меня не узнаешь?

 - Вадик, ты что ли? — неуверенно проговорила девушка и зевнула в трубку.

 Имя Вадик мне почему–то не понравилось, да и в голосе девушки сквозило явное сомнение.

 - Нет! — ответил я.

 - Тогда Генка?

 Но и это имя меня не удовлетворило. Затем я отверг имя Валентин как слишком женственное, Василий — показалось мне банальным, а Иннокентий вычурным. Я почему–то был уверен, что стоит только Свете назвать мое настоящее имя, я тут же узнаю его, и сразу вспомню все остальное, но терпение девушки быстро истощилось. После того как я не захотел стать Ильей, она вдруг рассердилась:

 - Знаете что молодой человек, немедленно повесьте трубку! И не звоните мне, пока не вспомните, как вас зовут!