Это были, как правило, стукачи, что докладывали начальству обо всем, что происходит в камере и за ее пределами. Подобные люди становились глазами и ушами тюремной администрации, и добросовестно стучали на сокамерников, купившись на посулы условно-досрочного освобождения. Но до желанного освобождения никому дожить не удавалось. Быть может где-то, и существовали исключения из неписаных правил, но в зоне, где отбывал наказание Халявин, подобных исключений точно не было. Каким бы хитрым и изворотливым не был ментовский осведомитель, рано или поздно, он на чем-нибудь прокалывался, обнажая гнилую душонку. И жить ему оставалось одну ночь, и эта ночь становилась самой длинной, и мучительной в жизни. И смерть являлась к нему не в виде ужасной костлявой старухи с косой, а в образе пленительной девы, пришедшей избавить его от мучений.
Стукач даже и не подозревал о том, что разоблачен. Он продолжал прислушиваться к разговорам, сортируя и откладывая в памяти факты, которые могут заинтересовать здешнего опера, свидания с которым втайне от всех, происходили регулярно. И сегодняшний день для него очень удачный, ведь вокруг шепчутся о побеге, и бунте против властей. Он прекрасно помнит лица сокамерников, их речи, и что конкретно каждый из них говорил. Тюремный опер будет доволен полученными сведениями, он обязательно заслужит его похвалу, а значит срок грядущего освобождения сделает прыжок длинною в несколько месяцев в сторону желанной свободы.
Довольный услышанным, наушник отходил с безразличным видом прочь, внутренне ликуя и потирая руки в предвкушении. Ложился в постель, едва сдерживая переполнявшую его радость. И еще долго потом ворочался и не мог уснуть, в сотый раз, прокручивая в голове грядущий разговор в оперчасти, снова и снова раскладывая по полочкам речи сокамерников, преисполненные крамолы. И плевать на то, что некоторые из заключенных неплохие ребята, и тоже мечтают побыстрее выбраться отсюда. За свой базар они могут получить солидный довесок к сроку, настолько приличный, что в здешних условиях, он запросто может превратиться в пожизненный. Зато его собственный срок стремительно уменьшается.
Остается лишь ворочаться в постели в ожидании желанного сна, который по мановению волшебной палочки, перенесет его в завтрашний, судьбоносный день. А сокамерники все шепчутся, никак не угомонятся. Но ничего, уснут сморенные сном и они, для некоторых из заговорщиков, завтрашний день может стать последним в тюремной жизни. Это как решит проведавшее об их планах тюремное начальство. Но, как правило, в подобных случаях реакция была одинаково предсказуема. Тюрьме одинаково не нужны ни заговорщики, ни беглецы, ни бунтари. С такими типами боролись радикальным способом, выкорчевывая из жизни, как сорную траву. Следующей ночью в камере станет значительно тише и просторнее.
Убаюканный подобными мыслями, стукач отходил ко сну, что должен перенести его в желанный завтрашний день. Легким и прекрасным был его сон, так светло и радостно было на душе у привыкшего к предательству человека. Он мирно спит на шконке, широко раскинув руки во сне, улыбаясь чему-то своему. И витала его душа где-то далеко-далеко, на краткое время сна, вырвавшись из опостылевшей и тесной оболочки, именуемой человеческим телом. И было ей хорошо, и вольготно, и нипочем ей были ни тюремные стены, ни крепкие решетки, ни высокие заборы, опутанные колючей проволокой, по периметру угрюмого казенного заведения.
Но черной рукой душа была схвачена, и грубо вколочена в возлежащую на шконке плоть. Сотканная из серебра и света, хрупкая паутина сна была бесцеремонно разорвана, чьими-то грубыми руками. Вопль, готовый вырваться из груди, замер, забулькал, захрипел в горле, зажатый чьими-то руками.
Остатки сна мгновенно покинули спящего, глаза испуганно открылись и наполнились ужасом, а в мозг пришло понимание. Его держали, ему зажимали рот те, чьи речи вчера, с таким удовольствием он слушал, на чьих костях хотел вытянуть счастливый билет скорого возвращения домой. Понимание было полным, ужасным настолько, что хотелось орать благим матом, биться об стену головой, ломиться в наглухо запечатанную, толщиной в добрый десяток сантиметров, кованую дверь.
Случилось ужасное, жизнь его повисла на волоске, и нужно спасать ее любым способом. Нужно бежать, ломиться в наглухо запертую дверь, орать благим матом, сделать все возможное и невозможное, чтобы привлечь внимание тюремной охраны. Попасть под кулаки и дубинки охранников, загреметь в ШИЗО, но главное выжить.
Ни малейшей надежды на жизнь не видел он в глазах схвативших его зэков. Лишь немое злорадство в предвкушении потехи. И он прекрасно знал, что это будет за потеха, и от подобного знания хотелось выть, биться головой о стену. Размозжить голову, расстаться с жизнью, последние часы которой обещают стать вереницей нескончаемого кошмара.