Семь шагов к Сатане

Я был готов без четверти два. Лакей провел меня в зал, а оттуда еще в один лифт, который на этот раз поднялся гораздо выше. Я оказался в маленькой прихожей, ее единственная дверь охранялась двумя высокими рабами.

Пройдя через нее, я был ослеплен потоком солнечного света. Этот свет, казалось, сконцентрировался на девушке, которая полувстала из-за стола при моем появлении. Это была Ева, но совсем другая, не та, какая так искусно помогала похитить меня накануне вечером. Тогда я счел ее весьма привлекательной, теперь же я понял, насколько несоответствующим было это определение.

Девушка была прекрасна. Ее ясные карие глаза серьезно смотрели на меня со странным вниманием. Маленькая гордая головка, головка принцессы, в ее волосах солнечный свет выкрасил красным золотую диадему; рот еще слаще, чем я … испытал; я глядел на ее губы, которые так безжалостно целовал, и щеки девушки покраснели.

– Ева, это мистер Киркхем, – Консардайн, произнесший это, явно забавлялся. – Мне кажется, мисс Демерест и вы уже встречались.

– Думаю, – медленно ответил я, – что вижу мисс Демерест впервые. Надеюсь, она … тоже будет так считать.

Я не мог извиниться иначе. Примет ли она протянутую оливковую ветвь? Глаза ее расширились, как от укоризны и удивления.

– Подумать только, – печально сказала Ева, – мужчина так быстро может забыть, что целовал меня. Вряд ли это комплимент, а, как вы считаете, доктор Консардайн?

– Мне это кажется невозможным, – правдиво ответил Консардайн.

– Нет, – вздохнула Ева, – нет, мистер Киркхем. Не могу с вами согласиться, что это наша первая встреча. Знаете, у вас такой убедительный способ заставлять себя запомнить. А женщина не забывает так быстро, как ее целовали.

Я вспыхнул. Ева уже представила достаточно доказательств того, что она превосходная маленькая актриса. Но что означает этот эпизод? Я не верил, что она так оскорблена моими действиями в подземке: она для этого слишком умна. Но она мне не верила, я ей не нравился, тут я ничем не мог помочь.

– Мои слова, – сказал я, – вызваны исключительно вежливостью. На самом деле, мисс Демерест, я считаю эти поцелуи щедрым вознаграждением за все неудобства, связанные с моим интригующим путешествием сюда.

– Ну, что ж, – холодно сказала она, – в таком случае сделка заключена, и мы в расчете. И не утруждайте себя быть со мной вежливым, мистер Киркхем. Будьте сами собой. Так вы гораздо интереснее.

Я проглотил гневный ответ и поклонился.

– Совершенно верно, – так же холодно, как она, – ответил я. – Во всяком случае, кажется, мне нет причин быть вежливым с вами.

– Вовсе нет, – равнодушно сказала она. – И, откровенно говоря, чем меньше я буду сталкиваться даже с вашей естественной сущностью, тем лучше для нас обоих.

У меня мелькнула мысль, что фраза какая-то странная. И в этих карих глазах была какая-то загадка. Что она хотела сказать? Хотела передать что-то, чтобы не заподозрил Консардайн? Я услышал смешок, повернулся и оказался лицом к лицу с – Сатаной.

Не знаю, долго ли он слушал. Взгляд его был устремлен на девушку. Я увидел, как вспыхнули его алмазные глаза, как какое-то дуновение пробежало по лицу, как будто скрытый в нем дьявол облизал губы.

– Ссоритесь? Нехорошо! – елейно сказал он.

– Ссоримся? Вовсе нет, – холодно возразила Ева. – Так случилось, что мне не нравится мистер Киркхем. К сожалению, это так. Мне кажется, лучше сразу сказать ему об этом, чтобы мы в будущем избегали друг друга, конечно, если вы не сочтете, что нам нужно быть вместе, Сатана.

Обескураживающе, мягко выражаясь. Я не пытался скрыть свою досаду. Сатана взглянул на меня и снова издал смешок. Мне показалось, что он доволен.

– Ну, что ж, – мягко сказал он, – даже у меня нет власти над пристрастиями. Я могу лишь использовать их. Между тем – я голоден.

Он сел во главе стола, Ева справа от него, я слева, а Консардайн за мной. Прислуживали нам манчжур дворецкий и еще один китаец.

Очевидно, мы находились в башне. Окна располагались высоко, и я через них видел только голубое небо. На стенах висели картины Фрагонара и Буше; несомненно, они были получены благодаря «убедительности» посланцев Сатаны. Остальное в комнате соответствовало картинам; комната была обставлена с той же поразительной эклектикой и своеобразным пониманием прекрасного, которые я заметил и в большом зале, и в том помещении, где впервые увидел этого голубоглазого дьявола.

Ева, отказав мне в уважении, была со мной холодна, но вежлива, в разговоре с Сатаной и Консардайном она сверкала остроумием и умом. Все трое, казалось, забыли трагедию в храме и наказание Картрайта. Сатана был в хорошем настроении, но доброта его была дьявольским – только так я могу охарактеризовать это – напоминанием о диком звере, игривом, так как он не голоден, жестоком, но несколько смягчившим пытку, которой он подвергает свою жертву. В воображении возникла яркая картина: Сатана, как тигр, рвет тело человека, которого он несколько часов назад отправил к воротам ада.