Семь шагов до тебя

И вот это мгновенное преображение – переход от бездушного робота до дамы из не нашего столетья – ошарашивает. Не удивительно: в доме Неймана, как мне кажется, ещё и не то можно увидеть.

Колокольчика для Тильды не нашлось – какая жалость. Зато вполне пригодился мобильный телефон, по которому она попросила принести чай. Значит, она всё же разговаривает? С кем-то? С Нейманом молчит?

Голова кругом от обитателей этого дома.

Судя по тому, как примчалась прислуга – женщина средних лет – Тильда не разговаривала не только с хозяином дома. Вид у женщины был неподобающий: щёки красные, глаза навыкат, руки пустые. Видимо, она решила убедиться, что это не сон и ей не примерещилась просьба странной старухи.

Живости в Тильде не прибавилось – сидела всё так же, выпрямив спину, на стук двери не обернулась. Это я крутила головой и разглядывала всё подряд.

Пришедшая ойкнула и попятилась. Тильда так и осталась сидеть истуканом, руки на коленях сложив. Мне кажется, она снова ушла в себя и забыла обо мне. Снова впала в свою странную летаргию, отключившись от внешнего мира. Может, её только и хватило на то, чтобы произнести несколько слов.

Я боялась что-то сказать или спросить. Меня немного знобило, я давила в себе желание накинуть капюшон на голову. Не для того, чтобы согреться, а чтобы спрятаться.

Минуты текли, мир остановился. Мы сидели со старухой, как два острова в океане – рядом, но не близко. Чем-то похожие, но разные: старое плато и только что рождённые горы. Когда-нибудь ветер и время разрушат и меня, но сейчас думать об этом было дико и неправильно. Я не могла представить себя старой.

Чай нам принесла дама – истинная леди. Красивая – взгляд сложно от неё оторвать. Фигура – закачаешься. Лицо гладкое, как икона. Тёмные волосы тяжёлым узлом на затылке уложены.

Безупречная осанка, выверенные жесты. Ничего лишнего, никакой суеты. На меня дама не смотрела, словно я пустое место, но чашки расставляла правильно: и Тильде, и мне.

– Спасибо, Лия, – я снова вздрагиваю: голос у старухи скрипит, как несмазанное колесо в телеге.

– Рада, Матильда, что вам лучше, – чуть приподнимает уголки губ в улыбке дама.

Та самая Лия? Главная по кухне? Видимо, Тильда здесь – очень важный персонаж, раз сама царица кастрюль и еды принесла чай. И это ей я оставила грязную чашку. Даже неудобно. Знала бы – не слушала Неймана. Тем более, что статус у меня в доме, судя по всему, куда ниже, чем у этой красавицы.

Лия уходит, мягко покачивая бёдрами, затянутыми в узкую юбку. Всё в ней хорошо. Элитная такая, холодная. Нейману под стать. Он, наверное, подбирает прислугу в тон своему темпераменту.

– Пей, – приказывает старуха. – Лия готовит очень вкусный чай.

Я беру чашку в руки и делаю глоток. Терпкий вкус, угадываются какие-то травы. Но я фанат кофе, поэтому чай – не мой напиток. Однако я не в том положении, чтобы вредничать. Меня взяли сюда для Тильды. И, кажется, я справилась с задачей. То есть нужды во мне особой нет. А может, и не было. Она сама по себе очнулась.

– Стефан – хороший мальчик, – выдаёт старуха.

От неожиданности я делаю слишком большой глоток, закашливаюсь, на глазах выступают слёзы. Обожглась. Стефан и мальчик – для меня понятия несовместимые. Но точно так же я вчера думала о Неймане и молоке. Ну, да, конечно. Этот взрослый мужик для Тильды – мальчик.

– Упрямый к тому же, – пьёт она чай. Глаза у неё прикрыты, веки чуть подрагивают. Птичьи сизые веки – большие и морщинистые, тонкие, как пергамент. – Где он тебя нашёл?

– В подъезде, – говорю правду. – Мы столкнулись в подъезде.

Веки приподнимаются. Старуха наблюдает за мной. Долго молчит. Мы пьём чай. Я даже втягиваюсь в процесс: горлу от горячего легче. Я только сейчас замечаю, что у меня побаливает горло.

– Ты чем-то напоминаешь мою погибшую внучку, – скрипит Тильда много времени спустя, когда чай почти выпит. – Рост, волосы… Он думает, наверное, что одного человека можно заменить другим. Нельзя. Но ему очень хочется, чтобы я продолжала жить. Ирония, не правда ли? Молоденькая девочка кормит червей, а я продолжаю коптить воздух. Был бы Бог справедлив, забирал бы старость вместо юности. Тем более, что старость с радостью согласилась на обмен. Но, видимо, как и в этом мире, так и в загробном, в нас не нуждаются. Молодость ценнее.

Она умолкает. Снова прикрывает глаза. Я вижу, как дёргаются её веки и морщинистая шея. Тильда не плачет. Это какой-то другой сорт страданий, но невероятно больно от её слов.

В порыве, я беру её за руку. Сжимаю сухую ладонь.

– Меня вырастила бабушка, – слова вылетают из меня быстро, искренне. Я даже не думаю о том, что открываюсь незнакомому человеку. Иногда важнее всё же чувствовать, поддаваться порывам, чтобы однажды не превратиться в бездушный механизм. – Знаете, о чём я думала, когда её не стало? Что Бог несправедлив. Он мог бы забрать у меня немного жизни, чтобы она ещё немного побыла со мной. Похоже, правда?

Тильда открывает глаза – немного. Веки всё так же тяжелы и почти прячут взгляд, но он, направленный на меня, всё же есть – пристальный и долгий. Затем я слышу вздох.