– Папочка, но тогда у тебя еще больше оснований поучаствовать в этом совещании, которое они сейчас проводят в сенате. Не ты же один оказался в столь отчаянном положении. Ты сам говорил мне, что вся экономика Бразилии базируется главным образом на кофе. Неужели правительство позволит допустить такой коллапс?
– Все просто, родная моя. Все просто, как дважды два. Если у людей нет денег покупать наш кофе, то
– Хорошо. Тогда я попрошу Маурицио рассказать тебе, что там было, – решительно заявила отцу Изабелла. – К тому же хочу напомнить. Коль скоро, по твоим словам, у тебя ничего не осталось, не забывай, что у меня есть фазенда. Так что без крова над головой ты, папочка, в любом случае не останешься. К тому же ты дал Густаво такую щедрую сумму в день нашей свадьбы. Наверняка он тоже позаботится о том, чтобы ты не голодал.
– И что я там буду делать один-одинешенек, на этой фазенде? – с горечью вопросил у нее Антонио. – Без дела, которым можно заняться… Без моей дорогой жены…
– Паи, хватит ныть! Ты сам сказал, от этого кризиса пострадают многие, не ты один. А некоторые и правда лишатся всяких средств к существованию. Можешь считать, что тебе еще повезло. Ты точно не станешь нищим. Тебе всего лишь сорок восемь лет. Впереди еще куча времени, чтобы начать все сначала.
– Изабелла, моя деловая репутация загублена безвозвратно и навсегда. Даже если бы я захотел начать все сначала, то ни один банк в Бразилии не ссудил бы мне на это средств. Нет, для меня все кончено.
Антонио снова закрыл глаза. Глядя на отца, Изабелла с некоторым удивлением подумала: неужели это тот самый гордый, уверенный в себе мужчина, который всего лишь несколько месяцев тому назад с таким достоинством вел ее к алтарю? И хотя ей всегда претила та вульгарность, с которой отец кичился своим недавно сколоченным богатством, но сейчас она отдала бы себя всю без остатка, лишь бы вернуть отцу его прежнее состояние. До нее наконец дошла очевидная истина: именно на заработанных деньгах и базировалась вся репутация Антонио и его самоуважение. И вот теперь богатства больше нет. Любимая жена тоже ушла из жизни. Можно понять отца. У него действительно ничего не осталось.
– Не забывай, папа. У тебя есть я, – тихо промолвила Изабелла. – И ты мне нужен. Мне все равно, поверь, богат ты или у тебя ничего нет. Я все равно люблю и уважаю тебя, потому что ты мой отец.
Антонио снова раскрыл глаза, и Изабелла впервые за все время разговора увидела в них едва заметную усмешку.
– Ты права, моя принцесса. И я верю тебе. Ты – мое единственное достижение в этой жизни, и я горжусь тобой всем сердцем и душой.
– Тогда прислушайся к моим словам. А я повторяю тебе снова и снова, как повторяла бы и мама, если бы она была жива, ты не побит. Вставай, папа. Вместе подумаем, как и с чего начинать. Я помогу тебе, чем смогу. У меня есть свои драгоценности, плюс те, что оставила мне мама. Наверняка если мы продадим их, то сможем выручить кругленькую сумму, которую можно будет пустить на твой бизнес. Я права?
– Да, если мы только отыщем такого дурака, который решится хоть что-то покупать за наличные в разгар финансового коллапса, – грубовато заметил Антонио. – А сейчас, Изабелла, вот что. Спасибо за то, что навестила меня. Мне неловко, что ты застала меня в таком неподобающем виде. Обещаю, как только ты уйдешь, я поднимусь с постели. Ступай! Мне надо побыть немного одному и все обдумать.
– Обещаешь, паи? Предупреждаю, вечером я позвоню Габриеле, узнаю, насколько ты держишь свое слово. А завтра снова навещу тебя, посмотрю, как идут дела.
Изабелла наклонилась и поцеловала отца, а тот улыбнулся ей на прощание.
– Спасибо тебе, моя принцесса. До завтра.
Изабелла перебросилась парой слов с Габриелой, сказала, что перезвонит ей позднее, после чего села в машину и продиктовала Хорхе адрес салона мадам Дюшан в Ипанеме. Договорилась с ним, чтобы он, как всегда, забрал ее в шесть вечера. Переждала несколько неловких мгновений, пока машина отъедет, потом сбежала с крыльца и опрометью бросилась к дому Лорена.
– Шерри! – пробормотал Лорен, уже у порога заключая Изабеллу в свои объятия, и стал покрывать страстными поцелуями ее лицо и шею. – Как же я по тебе истосковался!