Семь рассказов

Это его немного смутило. Он улыбнулся и ничего не ответил. Экипаж теперь неторопливо огибал основание пресловутой горы. Дорога была проложена поверх обломков горных пород, когда-то скатившихся сверху и все еще нет-нет да и скатывавшихся с горных склонов. Сосновые леса были прорезаны опустошительными потоками белого камня. Но выше, припоминала мисс Рэби, на восточном склоне, более отлогом, имелись уютные лощинки, выступы, усыпанные цветами; оттуда открывался великолепный вид. Если спутник мисс Рэби предполагал, что она просто мило шутит, то он ошибался. Происшествие двадцатилетней давности само по себе было, конечно, нелепым. И все же, посмеиваясь над ним, она в то же время достаточно серьезно относилась и к его участникам, и к самому месту действия.

— Мне легче думать, что он меня дурачил, чем признаться себе, что он был просто глуп, — сказала она после долгой паузы.

— Вот и таможня, — сказал полковник Лейленд, меняя тему разговора.

Они прибыли в страну, где на каждом шагу можно услышать «Ach!» и «Ja!»[30] Мисс Рэби вздохнула: она любила все романское, как должно любить всякому человеку, не стесненному недостатком времени. Но полковник, как человек военный, уважал все тевтонское.

— Тут еще на семь миль вперед говорят по-итальянски, — сказала мисс Рэби, успокаивая себя, как ребенок.

— Немецкий язык — язык будущего, — ответил полковник. — Все сколько-нибудь значительные книги на любую тему написаны по-немецки.

— Вовсе нет — любые книги на сколько-нибудь значительную тему написаны по-итальянски. Элизабет, назовите мне значительную тему!

— Человеческая натура, мадам, — ответила девушка тоном скромным, но в то же время дерзким.

— Я вижу, Элизабет — писательница, так же, как ее госпожа, — сказал полковник Лейленд. Он перевел взгляд на окружающий пейзаж — он не любил разговоров втроем.

Фермы в этом краю имели более процветающий облик, нищих не было видно, женщины были некрасивее, мужчины — толще, а пища, которую подавали в придорожных гостиницах на открытом воздухе, — сытнее.

— Так где же мы остановимся, полковник Лейенд? — спросила мисс Рэби. — В «Альпийском Гранд-отеле», в «Лондоне», в пансионе Либига, Этерли-Саймона, «Бельвю», в «Старой Англии»? Или же в гостинице «Бишоне»?

— Очевидно, вы предпочитаете «Бишоне»?

— Я не имею ничего против «Альпийского Гранд-отеля». У «Бишоне» и у «Гранд-отеля» одни и те же владельцы, насколько мне известно. Они разбогатели за последнее время.

— И примут вас по-царски, если, конечно, такие люди умеют благодарить.,

Роман «Вечное мгновенье», принадлежащий перу мисс Рэби и принесший ей славу, прославил также и местечко Ворта,[31] где развертывалось действие романа.

— О, они меня уже поблагодарили. Года через три после опубликования романа синьор Канту прислал мне письмо. Оно показалось мне грустным, хотя все в нем говорило о процветании. Я ведь не люблю влиять на ход чужих жизней. Любопытно, остались ли они в старом доме или переехали в новый?

Полковник Лейленд ехал в Ворту, чтобы побыть там с мисс Рэби. Однако он предпочитал, чтобы они поселились в разных гостиницах. Она же, равнодушная к подобным тонкостям, не понимала, почему бы им не жить под одной крышей, так же, как не видела ничего предосудительного в том, что они путешествуют в одном экипаже. С другой стороны, она ненавидела все фешенебельное, броское. Он выбрал «Альпийский Гранд-отель», она же склонялась к «Бишоне», но тут несносная Элизабет сказала:

— Хозяйка моей подруги остановилась в «Гранд-отеле».

— О, если подруга Элизабет живет в «Гранд-отеле», это решает дело: едем в «Гранд-отель»!

— Хорошо, мадам, — сказала Элизабет тоном, в котором не было и нотки признательности. Лицо полковника Лейленда сделалось суровым: он не любил нарушения дисциплины.

— Вы ее распускаете, — шепнул он мисс Рэби, когда, выйдя из экипажа, они пешком поднимались на холм.

— В вас говорит военный.

— Разумеется, я достаточно часто имел дело с рядовыми, чтобы понять, что налаживать с ними «человеческие отношения», как вы выражаетесь, совершенно бессмысленно. Стоит проявить немного сентиментальности, и вся армия развалится на части.

— Не спорю. Но мы же не в армии. С какой стати мне разыгрывать из себя офицера? Знаете, вы сейчас напомнили мне моих друзей — англо-индийцев, которые были шокированы тем, что я была любезна с некоторыми индийцами. Они приводили доводы; весьма веские, что с туземцами так обращаться нельзя. Они так и не поняли, почему их аргументы по сути своей несостоятельны. Неудачники всегда стараются командовать удачливыми, и с этим пора покончить. Вы всегда были неудачником и всю жизнь командовали другими, требовали от них повиновения и прочих сомнительных добродетелей. А я счастлива, я командовать не хочу и не буду.

— И не надо, — сказал он, улыбаясь. — Но имейте в виду, что мир — это не армия. И пожалуйста, побеспокойтесь о том, чтобы проявить немного справедливости к нам, несчастным военным, — заметьте, к примеру, что мы чрезвычайно внимательно относимся к столь любимому вами простонародью.