Семь пятниц на неделе

– Нет, – смутилась Груша, – я подумала, что на тебе так сказались последствия вчерашней вечеринки. Некоторые тоже не пришли. Может, алкоголь и правда был некачественный, поэтому парализовало эти мышцы? Но если это ботокс…

– Именно ботокс! – заверила Таня, вытирая слезы и начиная внимательно слушать художницу, словно та действительно могла помочь ей и исправить перекошенное лицо.

– Тогда явление обратимое, я передачу слушала, – успокоила Ветрову Аграфена.

– А когда? Когда все вернется? – с надеждой посмотрела на нее актриса.

– Через полгода, – обреченно вздохнула Аграфена. – Ну, ты сразу-то в обморок не падай, может, и раньше…

– Что?! Полгода?! Катастрофа! Ужас! Что же делать?

– По-любому, Таня, сейчас мы должны идти к своим. Наш рейс уже регистрировать начали.

– Я не могу! Эдуард узнает про ботокс и убьет меня! Он всегда был против всего искусственного в женщине. Я уже прямо слышу его слова: «Старая дура!» И так я уже переживала, что скоро с ролей из-за возраста снимут, а тут еще неудачно «омолодилась»…

– А мы не скажем ему про ботокс. Придумаем что-нибудь… Но идти надо! А то его удар хватит, и вообще никому ничего говорить не придется.

И тут до их слуха донесся громкий голос Эдуарда Эриковича:

– Теперь еще и Груша пропала! Да что же делать-то? Что они, как муравьи, все в разные стороны разбегаются?

– Идем, – потащила Татьяну Груня.

Актриса быстренько прикрылась платком.

– Вот ты где! – кинулся к Аграфене режиссер. – А что за восточная женщина с тобой? Таня, ты? Почему в таком виде? Где ты вообще была?! Что происходит? Господи, что у тебя с лицом?

Колобов схватился за платок и быстренько размотал его. Сотрудники театра обступили Ветрову со всех сторон с возгласами удивления, сочувствия и ужаса.

– Отстаньте от нее, в самолете объясним. А сейчас все на посадку! Нас ждут Марк Тарасов, его театр и дедушка с бабушкой, решившие увековечить себя на радость потомкам! – неожиданно командным голосом произнесла Груня. И все ее послушались. Даже онемевший режиссер.

А уже сев на свое место, Груша, взявшая ситуацию под свой контроль, рассказала всем грустную историю, выдумав ее на ходу. Татьяна все это время молчала, давая людям возможность привыкнуть к ее внешности. А заодно не желая еще шокировать их тем, что у нее и голос изменен из-за искривления рта.

– Короче, надо завязывать, друзья, с распитием спиртных напитков на открытие и закрытие сезона. А то на очередном банкете кто-нибудь из нас закроется навсегда. Вот наша звезда Таня уже перенесла микроинсульт…

– О, господи, Танечка! – кинулся к Ветровой Эдуард Эрикович. – Так ты больна? Тебе ж в больницу надо, а не лететь с нами!

– Я не могу вас подвести, лучше умру на сцене, – пафосно ответила актриса.

– Да к черту все!! Главное – здоровье! – не соглашался режиссер.

Но в его взгляде, кроме ужаса, никакого особого сочувствия не наблюдалось. Груня прямо кожей чувствовала, как у него в голове тикают мысли, что ему теперь делать, раз главная героиня имеет теперь такое лицо. Ведь она именно им и работала за отсутствием особого таланта, а теперь и последнего лишилась… то есть лица.

Обрадовавшись, что режиссер заглотил наживку, Аграфена продолжила наступление:

– Таня была в больнице. У нее так называемый остановившийся инсульт, хуже ей не будет. Но актрисе нужен отдых и покой. Туда мы и летим!

– А четыре спектакля? – пискнул режиссер.

– Это не нагрузка для меня. Ты же знаешь, я живу на сцене, – прошамкала Татьяна.

– А как ты играть-то будешь? Ты сможешь? Это же катастрофа! – Наконец-то дошло до Эдуарда Эриковича, и все его мысли вылились наружу.

– Я шмогу, – шепеляво ответила Ветрова.

– Таня!!!

– Я сумею…

– Ты себя в зеркало-то видела?! Извини, конечно…

– Да чего уж, добивай меня, скажи, на кого я стала похожа! – пошла в атаку актриса. – Это все из-за твоих пьянок! Я на тебя в суд подам, ты мне еще и денег заплатишь, потому что я пострадала на производстве…

– Прекратите ссориться! – оборвала их Аграфена. – Главное, что состояние Тани обратимо.

– Обратимо? Значит, это пройдет? Слава богу! Когда долетим, ей уже будет лучше? – с надеждой спросил Эдуард.

– Пристегните ремни, наш самолет… – раздался голос стюардессы.

Аграфена приложила палец к губам, и на время все умолкли. Самолет взлетел.

Татьяна, сидевшая рядом с художницей, взяла ее за руку.

– Груня, посмотри, у меня с лицом не лучше? Все-таки поменялось давление и притяжение… Может, что расправилось?

– Нет, не знаю. Таня, да что ты глупости говоришь? Даже если бы и стало лучше, тебе что, полгода в самолете летать? Стюардессой устроиться?

– Не возьмут по возрасту, – хмуро ответила Ветрова, отворачиваясь к иллюминатору.

Аграфена наткнулась на полный мольбы взгляд Эдуарда Эриковича.

– Правда пройдет? – прошептал он, не в силах прийти в себя.

– Инсульт лечится полгода, – строго ответила Аграфена.

– Полгода! – ахнул режиссер и закрыл голову руками, словно прячась от ужасного известия.

– Видишь, как я плохо выгляжу, – повернулась к ней Татьяна, – он на полгода не согласен. Меня уберут с главных ролей!