Семь минут

— Отец попросил передать тебе, что о приглашении Изабель Воглер в качестве свидетельницы не может быть и речи. Он просто не может допустить такое не только из-за мистера Гриффита, но ради тебя самого. Он не сомневается, что ты поймешь, и я пообещала приложить все силы, чтобы помочь тебе в этом. Пойти на маленькую уступку и не лезть на рожон выгодно и тебе самому. Не говоря уже о том, что не следует губить друга, в расположении которого заинтересован отец, а скоро будешь нуждаться и ты. Отец очень надеется, что ты все поймешь. Я пообещала поговорить с тобой и сказала, что никаких проблем не возникнет.

Но проблема возникла и заключалась в вопросе: с кем он?

Память вернула Барретта на второй курс университета, когда он собирал эпиграммы, афоризмы, цитаты и мудрые мысли, чтобы набраться ума и расширить кругозор. Тогда-то он и узнал высказывание Ювенала: «Честность приносит славу и голод». Когда Майк понял это, до него дошло, что существует некий предел самопознания. Барретт чувствовал себя Старым Мореходом из стихотворения Колриджа:

Так путник, чей пустынный путь
Ведет в опасный мрак,
Раз обернется и потом
Спешит, ускорив шаг,
Назад не глядя, чтоб не знать,
Далек иль близок враг.[18]

Наконец Майк увидел своего врага. Сейчас, как в далекой юности, он был напуган. Пойдет ли он дальше по этой пустынной дороге, зная, что больше никогда не удастся оглянуться назад?

Майк пристально посмотрел на Фей Осборн, на ее уверенное и хладнокровное лицо и вспомнил приказ ее отца не вызывать в свидетели Изабель Воглер. Уиллард Осборн II был уверен в благоразумии Майка Барретта, а дочь обещала ему, что проблем не будет.

— Но проблема существует, Фей, — возразил Майк Барретт и, как Старый Мореход, пошел не оглядываясь назад. — Потому что Изабель Воглер выступит в суде в качестве свидетельницы.

Казалось, маска на лице Фей Осборн вдруг дала трещину.

— Майк, ты еще можешь шутить после всего того, что я тебе рассказала? Отец заявил, что об этом не может быть и речи. Он не потерпит этого.

— Зато я потерплю.

Напускное хладнокровие Фей сменилось открытым недоверием.

— Ты меня дразнишь? Если ты шутишь, то это жестокая шутка, но я тебя прощаю. Дело очень серьезное, Майк.

— Поэтому я и отношусь к нему серьезно.

— Майк, у тебя уже есть десяток свидетелей, и больше тебе никто не нужен. Ты сам говорил. Почему ты так стремишься насолить отцу и уничтожить мистера Гриффита? Ведьма Воглер не заслуживает этого.

— Но истина заслуживает, особенно в этом деле.

— Опять это дело, — в бессильном гневе повторила Фей Осборн. — Мне до чертиков надоело это дело, эта книга, мне невыносимо видеть, во что ты превратился. Я очутилась между двух огней и стала на твою сторону, хотя знала, что не права. Но я хотела помочь тебе. Поэтому и уговорила отца оставить для тебя место вице-президента вакантным и разрешить тебе вернуть долг старому другу и защитить его книгу. Сейчас я жалею, что сделала это. Я помогала тебе, а ты все глубже увязал в грязи. Надо было с самого начала запретить тебе участвовать в этом кошмарном процессе, согласиться с отцом, и тогда мы все были бы счастливы. Но время еще есть. Я места себе не нахожу, я должна помочь тебе по-настоящему. Майк, пожалуйста, сделай то, что я прошу. Не дай этой женщине оклеветать Фрэнка Гриффита. Откажись от Изабель Воглер, и я тебе обещаю, что твои отношения с папой не пострадают.

Майк продолжал пристально смотреть на нее. Потом заговорил, тщательно подбирая слова:

— Я ценю все, что ты готова сделать ради меня, Фей. Я ценю чувства, которые заставляют твоего отца просить меня не трогать Гриффита. Но боюсь, он ошибается… Я даже уверен в этом, и, поверь мне, ты тоже ошибаешься. Я не собираюсь отворачиваться от истины ради того, чтобы двум друзьям и коллегам жилось тихо и удобно, и я не намерен участвовать в заговоре против свободы слова.

— Терпеть не могу, когда ты говоришь как бойскаут, который хочет получить грамоту! — гневно воскликнула Фей. Ее щеки покраснели. — Мне не нравится, как ты язвишь по адресу моего отца и мистера Гриффита.

— Дочерние чувства — твое личное дело, Фей.

— Но что отец подумает о тебе, когда я перестану тебя защищать? Я умываю руки, Майк. Ты уже вырос из бойскаутского возраста, пора готовиться жить в мире взрослых. Если ты не знаешь этого мира, я тебе кое-что скажу, потому что ты сам вынудил меня быть грубой. Я сейчас скажу тебе то, чего не хотела говорить, то, что отец сказал мне сегодня вечером.

— Пощади меня, Фей.

— Я не собираюсь щадить тебя. Отец сказал, что если ты откажешься проявить благоразумие, то вряд ли сможешь работать в «Осборн энтерпрайсиз». — Она сделала многозначительную паузу. — На этот раз, Майк, я согласна с отцом.

Страх прошел, и он почувствовал, что враг остался далеко позади.

— Может, я вообще не тот человек, который должен работать в «Осборн энтерпрайсиз», — спокойно ответил он.