Читаем Семь месяцев саксофона полностью

– Лечится… – Зина задумчиво смотрит то на меня, то на пыльный куст виноградника.

– В машине полный бак бензина, – говорю я.

– Отлично, – говорит Зина, и я ощущаю на своём колене тепло женской ладони.

«Жаль, что отменить прошлое невозможно…» – думаю я.

***

Находясь в засаде, солдаты знают, как отвлечься от страха и всякого другого: следует перевести взгляд от автомата на травинку в песке, а потом на небо, на ногти, на пуговицу нагрудного кармана, на уснувшего товарища, на гусеницу танка, на ящик со снарядами, на тень, сбегающую вниз по холму, на пыльный ботинок, на пролетевшую в небе птицу и снова на ногти; главное, взгляд надолго ни на чём не останавливать…

***

– Не хочу думать о прошлом, – говорю я.

– Не думай.

– А ты?

– Я не думаю.

На моём колене ладонь – белая, прозрачная. «Наверно, у Зины и спина белая, и живот…» – перевожу взгляд на шоссе, на мимо проехавшую машину, на рекламный щит, а потом снова на ладонь.

– Держи так, – прошу я, – держи руку так всегда…

Зина молчит. «Сражается с памятью», – решаю я. Взгляд Зины останавливается на кафе при заправочной станции.

***

Лицо хозяина кафе залито улыбкой. Работает кондиционер. Над столиками лица: плоские, мясистые, безучастные, недоумённые… Человеку язык ни к чему – говорят лица. Передо мной лицо Зины. У Зины лицо любимой.

Интересуюсь:

– Какое лицо у меня?

– Глупое, – отвечает Зина и идёт к стойке б ара. Она возвращается к нашему столику с небольшой бутылочкой бренди. – Хочу «обмыть» мой будущий портрет. Крупные события надо «обмывать» непременно! Русский обычай…

– Русские знают толк в крупных событиях, – говорю я. – А что пьёт твой муж?

– Кажется, бренди.

– Вот как…

Иду к стойке бара, а потом, после короткой и конструктивной беседы с хозяином кафе, развлекаю Зину движениями носа.

Хозяин, убрав со стола бутылочку бренди, оставляет графинчик и два стакана с содовой.

– Что это? – спрашивает Зина.

– Виски, – сообщаю я. – Будем пить виски!..

Зина молча пожимает плечами, а потом спрашивает:

– Какая разница, чем «обмывать»?

– Виски дороже.

– Тебе нравится пить то, что дороже?

– Я обожаю пить поганый виски, – рычу я. – У меня непреодолимая страсть к этому вонючему, поганому виски!

– У тебя страсть к поганому и вонючему?

– Твой муж хлещет бренди, – взрываюсь я. – И ничего другого мне не остаётся, как пить этот вонючий, поганый виски.

Губы Зины вздрагивают, как у ребёнка.

– Налей и мне эту гадость, – говорит она.

– Годится, – одобряю я и думаю о том, что Зина ко мне не безразлична: если бы она была ко мне безразлична, то не стала бы пить этот поганый, вонючий виски. А мужа она, разумеется, не любит: если бы она любила мужа, то пила бы не виски, а бренди.

– Боже, – морщится Зина, – какая отрава!

– Но бренди ещё хуже…

– Конечно, – говорит Зина, – бренди гораздо хуже… За твои портреты!

– За тебя! – бормочу я. – Ты – прелесть!

– Потому что пью виски?

– В основном, поэтому… – соглашаюсь я.

– В таком случае, буду хлестать лишь эту гадость…

– За тебя!

– За тебя!

За окном небо, которое всегда тайна.

– Люди без бога не могут! – говорю я. – Никогда не могут…

Зина перехватывает мой взгляд.

– Тебе со мной скучно?

– Почему ты спрашиваешь?

– Я подумала, что тебе со мной скучно, если разглядываешь небо и говоришь о боге.

– Я говорю не о боге, а о людях, которые без бога не могут.

– И тебе со мной не скучно?

– Ты прелесть!

В руках хозяина кафе маленький круглый торт с тоненькой розовой свечкой.

– Вот! – говорит он и, подмигнув мне, отходит величавой, весьма значимой походкой.

Подаю Зине спички.

– Зажги, – прошу я. – Через год придём сюда и зажжём две свечки, через два года – три, через три года – четыре…

– Как в дни рождения?

– У нас будет свой календарь. Только наш…

– И я буду зажигать свечки?

– Точно так же, как сейчас…

Зина тянется губами к моей щеке.

– Ты это замечательно придумал! – говорит она.

Мы молча разглядываем жёлтый язычок свечки и не можем понять, почему язычок дрожит, если мы не дышим.

– Настанет день, и на этом столике будет стоять огромный торт с сотней весёлых свечей! – шепчу я.

– Думаешь, нас на сто лет хватит? – говорит Зина, и в её глазах плещутся струйки грусти.

Думаю о нас, о предстоящем столетии, о богах древних и богах современных.

– Нас и на двести лет хватит, – говорю я.

– У нас получится?..

– Я верю в своего бога.

– У тебя свой бог?

– Я рисую лица…

– Лица – твой бог?

– Сестру Зину к телефону! – объявляет хозяин кафе. – Спрашивают сестру Зину!

– Это из лечебницы, – говорит Зина, вернувшись. – На всякий случай оставила номер телефона этого кафе… Твоя мама только что проснулась…

Вскакиваю. Зина наклоняется над розовой свечкой. Язычок пламени, вздрогнув, гаснет, превращаясь в голубую нитку

Забираясь в «фиат» и говорю:

– Зина, ты самая мудрая, самая красивая; в тебе есть всё, чтобы называться моим Богом…

– Бог у тебя уже имеется, – напоминает Зина.

– Один хорошо, а два лучше, – напоминаю я.

– А три?

– Глупая! – привлекаю Зину к себе и ощущаю силу своих рук.

Вглядываюсь в небо.

В небе – ангелы.

В земле – черти.

Между небом и землёй – люди.

Когда люди умирают, их души отлетают в небо, а тела разлагаются в земле.

Перейти на страницу:

Похожие книги