Семь лучей

1. Слова "фохат" и "шекина", взятые вместе для указания характеристик первого луча, знакомы изучавшим великий труд Е. П. Блаватской "Тайная доктрина". Взятый в отдельности фохат указал бы лишь на совершенно неописуемую силу, пребывающую во вселенском боге до проявления, и использующуюся недоступным для нашей мысли способом, когда Непроявленное становится многим и совершает превращение в два и три, следующее из этого. Но фохат-шекина означает ту же силу, направленную вовне как шакти, первопричину проявленного разнообразия, и на уровне человека проявляющуюся в виде действующей в нём воли — силы или способности, которой человек меняет себя, и таким образом направляющий материю умом, как я уже описал выше. Это истинная жизнь, что сопровождает всякий жизненный процесс и вызывает развитие всего, что растёт. Оккультисты, удостоившиеся редкого счастья видеть Господа Мира, главу первого луча на нашем земном шаре, могут соединить эту идею с воспоминанием об электрическом характере его ауры, подобной голубой молнии, ибо он величайшая активная воля и распорядитель этой силы на нашей планете.

В таблице указана характерная магия для каждого луча. Почему учитель говорил именно о магии, нельзя быть точно уверенным, но мы можем строить предположения. Основная причина того, почему знание о лучах раскрывается Братством Адептов с такими предосторожностями была сообщена нам Блаватской, сказавшей, что знание о лучах даёт великую власть. Многие люди искали его, чтобы выяснить свой собственный луч, а затем прибегнуть к свойственной ему магии, в которую сила, от природы проходящая через них, влилась бы легче и с большей мощностью. Потому, когда говорили о лучах, возникала мысль о магии. В связи с первым лучом никакой магии не упомянуто, поскольку по всей вероятности сама воля человека, которую, не прибегая к другим каналам, применяли гордые существа этого луча, всегда и была его магией, и конечно же, их подход оправдан, поскольку они могут ощущать силу "я" и применять её, как никто другой.

На всякого, кто непосредственно знаком с индуизмом, или брахманической религией, а в особенности с теми её формами, которые существовали до возникновения культа Шри Кришны, производит впечатление настоятельно подчёркиваемое там учение о том, что атман, или "я" человека, един с вселенским "я", нерушимым центром сознания, и ему суждено добиться освобождения от всех земных уз не благодаря какой-то внешней милости, а целенаправленным овладением каждым кусочком своего собственного существа и неотступным утверждением в мыслях и действиях той истины, которая воплощена в великом высказывании "Я есмь То". Если эта религия и не была в своих формах столь мягкой, как в наши дни, она по крайней мере самым сильным образом давала своими великими доктринами кармы и дхармы веру в принципы и ценность справедливости, и утверждала, что человеку нечего бояться вне себя, ибо он божественен и властелин своей судьбы.

Смелость и воля прародителя Бхишмы типичны для этой религии. Она показана в его великолепной независимости. Когда царь Шишупала в страшном гневе стал угрожать ему, он встал и с полным спокойствии ответил: "Знай, что для меня все цари земли имеют не больший вес, чем солома. Если даже меня убьют, как зверя или сожгут живьём, как бы то ни было, здесь я попираю все ваши головы своими ногами. Перед нами сейчас стоит Господь, которому я поклоняюсь". Я могу добавить, что стремящимся первого луча вовсе не обязательно имитировать этот язык — его требовали обстоятельства — кроме того, имитация вовсе не характерна для первого луча. Позже, когда Бхишма лежал, умирая, на поле битвы, израненный и пронзённый стрелами, он отложил свою смерть, чтобы поговорить с собравшимися вокруг него людьми о тринадцати формах истины и убедить их, что воля сильнее судьбы и превозмогает во всех обстоятельствах. Даже Кришна, который принёс в индуизм второлучевое влияние любви, ставшее там преобладающим, начинает своё перечисление божественных качеств, которые надлежит развить человеку, с активных добродетелей бесстрашия, саттвической чистоты и твёрдого стремления к мудрости.