Семь ликов Японии и другие рассказы

Вот зад, развернувшись и расправившись, вновь уступил первенство лону, и теперь публике демонстрировали, как надо с ним обращаться, чтобы довести его путем легких и точечных прикосновений, круговых движений и умелого массирования до оргазма. При этом лица девушек оставались безучастными. Их улыбки бездействовали. Девушки предлагали в качестве пособия другоелицо. Холили и нежили истерзанные половые губы, пока те не превратились в мигающее око, а в нем не выступила капелька слезинки. Сначала этот феномен наблюдался на примере той, что была крупнее и сильнее, и шелковый лоскут пришелся весьма кстати, чтобы стереть следы растроганности. С малышкой-крепышкой пока ничего не происходило, и все ее извращенные усилия выглядели полным отчаянием. И вдруг из ее нутра изверглась отчетливо зримая струя. Служитель в ливрее подал свежий кусок шелка, чтобы исполнительница могла привести себя в порядок после такой обильной секреции. Малышка поспешно исполнила это, нисколько не стыдясь и без лишних церемоний. Музыка утихла до легкого фона, девушки поднялись. Они вежливо улыбались, склонив головы, затем поклонились более выразительно, когда возникли жиденькие аплодисменты, и исчезли за кулисами.

Мы сидели перед машинально опустошенными стаканами, не глядя друг на друга. Один раз Н. пожал плечами, фыркнув, как лошадь, которой в ноздрю попал овес. А. не улыбалась, но не выглядела потрясенной, скорее нервозной, словно мы сидели на экзамене – только в чем же нас экзаменовали?

Театральная публика состояла из солидно выглядевших salarymen(служащих), притом, что мы покинули почтенную часть города. «Здесь начинается район yakuza», – заметила в такси А., когда мы проехали вокзал. Если я правильно понял, то обозначение отношений между такими людьми, как «организованная преступность», словом «якудза», то есть «мафия», было все же слишком сильным. Якудза предназначена для грубой работы. Эти люди занимаются организацией реальной жизни, не выставляя ее напоказ. Азартные игры, спортивный тотализатор, запретные желания и пристрастия, – поскольку все это существует, тоже должно быть упорядочено. Кто избавит квартиросдатчика, когда тот наметил перестройку, от квартиросъемщика, если закон при этом слишком щепетилен? Кто занимается сносом, если новостройка более выгодна? Кто водит грузовики и машины в обход трудового права и тарифных соглашений? Кто создает бригады сдельщиков-почасовиков из слаборазвитых стран и владеет способами облегчить дремоту полицейских из отдела по работе с иностранцами? Перед кулисами якудзе запрещено появляться, а вот раздвигать кулисы – тут без них никак не обойтись. Опухоль, взявшая на себя функции органа, не операбельна. Якудза отвечает за лоно Японии, которого стыдятся, когда оно себя обнажает. Якудза – тень, которую отбрасывает само сформировавшееся общество. Чтобы оно могло выступать в выгодном свете, тени этой дозволено падать везде, но только не затмевать изображение.

В этом театре лоно не есть метафора. Тут тень демонстрирует себя в качестве тела. Респектабельные люди приходят сюда, чтобы ощупать его взглядом, проникнуть в него со своими желаниями. И в кассу они уплатили за то, чтобы не надо было стесняться.

Тут на обозрение выставляется то родовое отверстие, которое однажды исторгло и тебя. Но это не твоя мать раздвигает для тебя ноги и не твоя жена. Этого еще не хватало! Хуже не придумаешь! Но ты прекрасно знаешь, что это было бы и нелучше: первое – привело бы тебя в содрогание, а второе было бы лишь законно. А то, как тебе предлагают в этом театре лоно, есть его сценическая анонимность, равнодушие персоны, демонстрирующей его. Это щекочущая нервы форма тела, открывающаяся перед тобой только на условиях якудзы.Верхушка приличного общества беспрестанно препятствует ей проявиться в полную силу. Чтобы однажды без помех ощутить эту силу, придется поехать за вокзал.

Именно там и устроили этот театр, посвятив его лону.

Беглый взгляд, который ты еще ребенком бросал украдкой в купальне, здесь застыл, прочно прикованный к интересующей тебя цели: она не прячется и не избегает тебя, и тебе не надо этого делать. Рисунки в книге по анатомии, сколь схематичными они бы ни были, можно было только тайно и быстро полистать. Тут каждая «таблица» обрела плоть. Ты можешь сидеть тут сколько хочешь и так долго, пока платишь. «Мое лоно необъятно», – шептала тебе твоя первая подруга – незабываемая фраза, при которой то, о чем тебе и думать было нельзя, впервые пришло в голову. Здесь же ты имеешь это перед собой, и смотри: ты не ошибся. Так необъятно было ее лоно, когда ты целовал его в уста – достаточно долго, но все еще беспомощно, – пока они не уступили и не раскрылись, впустив твой язык до самого основания. То, что ты принимал за самые отвратительные твои фантазии – смотри-ка, оказалось самым правильным.