Знатные дамы и слыхом не слыхивали о равноправии полов и при этом, как кажется, были совершенно довольны жизнью. Они часами наряжались и всячески украшали себя, нанизывали жемчуга на новые нитки, выбирали ткани и придумывали, как перещеголять соперницу на следующем приеме. По дому им ничего не приходилось делать, но, чтобы обозначить свой статус хозяйки, они повсюду носили с собой огромные связки ключей. В Лхасе принято запирать все на несколько замков.
Лхасцы любили играть в маджонг. Это вроде китайского домино. Какое-то время все повально увлекались этой игрой. Словно зачарованные, люди играли день и ночь, забывая о работе, о доме, о семье… Ставки иногда бывали очень высоки, но играли в маджонг все вокруг. Даже слуги втайне предавались игре и часто за пару часов просаживали все свои многолетние сбережения. В конце концов правительству это надоело, игра была запрещена, все наборы костяшек выкуплены, а тайных нарушителей запрета стали приговаривать к большим денежным штрафам и принудительным работам. И чем выше был ранг уличенного, тем серьезнее полагалось ему наказание. Это помогло. Я бы никогда не поверил, что подобный запрет может быть настолько успешным, но это факт. Люди печально вздыхали и долго с сожалением вспоминали о любимой игре, но распоряжение правительства не нарушали. Мощь иерархической власти здесь поистине безгранична! Вскоре стало заметно, насколько во время повального увлечения игрой были запущены все дела. Для свободных суббот – воскресенья в Тибете не имеют никакого особого значения – скоро нашлись новые развлечения: теперь играли в шахматы и китайские шашки, а также забавлялись безобидными шарадами и загадками.
Я, конечно, тоже выучился играть в маджонг – иначе не было бы мне покоя. А освоив игру, понял, как она может превратиться в страсть, – но уберегся от этого. Мы доставали костяшки только иногда, по особым случаям, в праздники и когда у нас собиралось много гостей.
Примерно в то время мы встретили одного человека, которому искренне обрадовались. Это был наш старый знакомый – солдат из Шанце, когда-то сопровождавший нас обратно к индийской границе. Он очень много рассказывал нам о Лхасе. Это был самый милый из всех наших провожатых, он еще тогда на прощание крикнул нам: «До встречи в Лхасе!» И надо же – так и случилось!
Мы повстречали его в маленькой чайной, куда часто ходили за хлебом и выпечкой. Он сообщил, что теперь работает посыльным при правительстве и уже наслышан про нас. Мы пригласили старого знакомого в гости, но он отказался: простому солдату не положено появляться в доме министра Царона. Вот так, двое депортированных подконвойных все-таки добрались до Священного города!
Мы пригласили друга выпить с нами чая с пирогом, и хозяин чайной, толстый магометанин, очень обрадовался, что его заведение удостоилось такой чести. Он обслуживал нас сам и говорил при этом по-английски – точнее, на том странном наречии, которое считал английским языком. С гордостью он рассказал нам, что вырос в Кашгаре, где и выучился кулинарному искусству в одном богатом английском доме. Его выпечка славилась на всю Лхасу, но, на наш вкус, в ней все же чувствовалось прогорклое масло. Горожане толпами приходили в его заведение, и он очень хорошо зарабатывал. Будучи верующим мусульманином, он вместе со всей своей многочисленной семьей не единожды совершал паломничества в Мекку и Медину. Мне показалось занятным, что жители одного священного города оплачивали путешествия в другие священные города.
Нам снова угрожает высылка
16 февраля исполнился месяц с тех пор, как мы оказались в Лхасе. Наше будущее оставалось туманным, у нас не было работы, и мы опасались за свою дальнейшую судьбу.
Именно в тот день Капшёпа пришел к нам с торжественным видом, подобающим представителю Министерства иностранных дел. По выражению его лица мы сразу поняли: он принес дурные известия. Но все равно его слова прозвучали для нас громом среди ясного неба: правительство не разрешает нам дальше оставаться в Тибете, нас незамедлительно депортируют в Индию. Мы постоянно держали в голове, что такой вариант возможен, но вот теперь он стал реальностью – и мы ощутили всю свою беспомощность. Мы тут же стали протестовать, но Капшёпа только пожал плечами и заявил, что возражения следует адресовать вышестоящему начальству.